Рыжая дрянь дошла до крайней степени наглости, перестав замечать мое присутствие. Небось, появись вместо меня таракан, Педрило уделил бы ему куда больше внимания. Только вот незадача, тараканы в кошкином доме — большая редкость к явному неудовольствию этого наглого комка шерсти. Ничего, персидская интервенция, сейчас я тебе почитаю.
Вернувшись в библиотеку, убеждаюсь: Педрило все еще отдает должное классике. Грамотный кот, весь в Гарика, читать Пушкина в ином издании, чем «Брокгауз и Ефрон», воспитание не позволяет. Так, дряни кусок, к чтению приобщился? Теперь самое время еще больше повысить твой культурный уровень. На памятник Ленина можешь не рассчитывать, ты у меня музычку послушаешь.
Включив диктофон на полную мощность, с радостью убеждаюсь: пресловутая нота «ми» в четвертой октаве действует на мои нервы не так рьяно, как на мгновенно вздыбившего шерсть на загривке кошака. Педрило аж подпевать начал, ожесточенно шипя во все стороны. На всякий случай я не стал рисковать приобщаться вместе с ним к музыке и отправился ужинать.
Через несколько дней обязан быть в форме. Охота отнимает немало сил, порой так натопаешься, а тяжелая раскисшая земля все норовит намертво вцепиться в сапоги и без нее становящимися пудовыми ко второму часу блужданий. Вот и принял единственный допинг, который не обнаружил бы самый тщательный контроль. Контроля не боюсь, но более действенного метода привести себя в наилучшую форму без применения всякой химии самым что ни на есть естественным образом пока не придумано. Откачанная сегодня кровь завтра начнет восстанавливаться. А когда это происходит, организм включает дополнительные резервы, позволяющие с легкостью добиваться поразительных результатов в любой сфере человеческой деятельности. Правда, если не врать самому себе, можно было бы спокойно обойтись без этого допинга.
47
Скромность украшает человека — казалось бы, общеизвестная истина. Однако, помню, возразил маме, когда она заметила: ее дорогой сынок от скромности не помрет. Спросил, не знает ли она хоть одного человека в подлунном мире, скончавшегося с таким диагнозом? Или продолжать надеяться на то, что когда-нибудь чье-то вскрытие все-таки подтвердит справедливость ее упрека?
Давно это было. Тем не менее сейчас веду довольно скромный образ жизни, сижу в деревянной избе с дарящей тепло печью. Ни дать ни взять избушка, как в сказке, стоит одинешенька в гуще леса. Самого настоящего, неподалеку от небольшого озерца, окантованного тростником, поменявшим с холодами зеленый цвет на коричневый.
Эта избушка с пристроенной сбоку банькой — своеобразный памятник скромного образа жизни. Наверняка сегодня, глядя на нее, истинные хозяева леса невольно отмечают простецкую непритязательность своих отцов. В самом деле, они жили скромно, забирались в дремучую чащу подальше от людских глаз, охотились в свое удовольствие, куражились, отдыхая от важных дел, при том женский пол, само собой, в обиде не оставляли, даже когда пьянствовали. Здоровые были люди; выскакивали из натопленной по-черному допотопной баньки и босиком бежали по снегу к пруду, сверкая голыми задами. Может быть, именно здесь и зародился самый распространенный комплимент в характеристиках «живет скромно».
Однако цивилизация не стоит на месте. Отцов сменило более изнеженное нюхавшее неохотничий порох чужими носами поколение, которое не захотело жить по старинке. В нескольких километрах отсюда отгрохали современное строение, и не с черной баней, а современной сауной; чтоб не бегать к озеру с голым задом по морозу, при ней крохотный бассейн имеется, равно как и все остальное, необходимое непритязательным охотникам.
Зато мне приходилось вести скромный образ жизни; сижу-посиживаю в гордом одиночестве, белый ворон в самой настоящей лесной чащобе. В избушке на курьих ножках, если сравнивать этот домик со зданием, построенным неподалеку отсюда бесплатными солдатскими руками из стройматериалов, предназначенных для улучшения бытовых условий служивых нашего непобедимого лесного войска.
Войско оно войско и есть. Непобедимое, как само себя рекламирует. В конце двадцатого века в портянках ходит, кто еще на такое способен? Реклама — не только двигатель торговли, но и самомнения, а уж в дремучем лесу — подавно; те, кто привык пням молиться, в любую пакость уверуют. С незапамятных времен все охотничьи угодья поделены-переделены, зато это охотхозяйство появилось на свет сравнительно недавно, после того, как в нашем лесу дремучем у реки фантастической снова объявились зеленые.
Они нагло шарились по чащобам, правда, не орали: «Бей белых пока не покраснеют, бей красных пока не побелеют» — но знамя предшественников подхватили. Естественно, на благо лесного общества и спасения родных дурнин с буераками. Орут, визжат, впечатление создают, а хозяева чащ лесных на них не сильно реагируют. Попривыкли, мало ли убогих воет все, что на умишко придет?
Тем более пущай эти калики сирые своих намерений не скрывают, называя себя прямым текстом именно зелеными, так ведь радиационные грибы их не колышут, вонючие отходы не интересуют и даже вредные производства, штампующие лесную продукцию в меньшем количестве, чем мутантов своими выбросами, зеленых тоже не печалят. Так надо для всеобщего дремучего блага, что поделать, жизнь у нас такая. Живи подальше от этого производства и хватай ртом озон с меньшим процентом гадости. Судьбу вымерших мамонтов даже последнему жуку-короеду разделять не хочется. Нехай он даже существует с того, что ежедневно дерево точит.
Жук простейший, не какой-то там зеленый, и то понимает — сгубит все деревья, потом впору зубы на полку класть, точить ими будет уже нечего. Но это еще когда настанет, а жрать сегодня все равно хочется, после нас, как известно, хоть потоп. С помощью реки, до середины которой редкая птица долетит.
Зеленые — не насекомые, втихаря нагло жрущие всеобщий лес. Они, наоборот, пищат во все стороны: бей жуков — спасай чащобу, а сами глазами ожесточенно вращают, решая, чего именно надо безотлагательно заслонять собой от гибели. И узрели в конце концов.
Сперва новоявленные спасатели всего, что не вымерло, сотворили разведку боем среди угодий, прикрытых дубовым листком с названием «Войскоохота». Именно в том месте, где собрался коллектив в чинах не ниже генералов. На наше святое лесное чувство коллективизма решились посягнуть, себе на уме бестолочи.
Генералы дружно запели, как от тайги до любых из морей ихняя армия всех сильней, и, кротко заняв оборону, послали вперед своих бывших подчиненных, калеченых-перекалеченных, но все-таки непонятно почему выживших под их мудрым руководством. Инвалиды слегка поорали в сторону общественного мнения, как теперь только самый ленивый не лягает лесные вооруженные силы, а затем, брякая костылями и медалями, уползли под кусты ждать своего последнего часа.
В самом деле, жалко их генералитету, на нем-то шрамов нет, руки-ноги целы, разве не позволит, чтобы пристарковатые калеки последние силы на забавы тратили? Они и так родному лесу все, что могли, отдали, а потому генералы торжественно клялись: бить зверя, согласно долгу по лицензиям, и за себя, и за них, и за того парня. Затем дали зеленым оборот, не прибегая к секретному оружию самого массового поражения под названием кирзовый сапог. Зеленые чуть ли не пожизненно стали похожими на свои любимые елки и березы не интересами, а цветом морд.
Еще больше позеленев от бессильной злобы, доброхоты все равно продолжали хотеть спасать, что не подохло, и рыскали по хорошим местам. Навстречу им из буреломов и чащ выходили более могучие защитники родной природы, выдвигающие навстречу захватническим ультиматумам уставные документы, служебные удостоверения и смачно сложенные кукиши.
Зеленые чуть было не капитулировали в своем стремлении спасти природу именно в лесу, стали на текущую рядом реку поглядывать. Ее тоже от гибели защищать надо. Здесь больше бацилл несъедобных и отходов, чем другой сбросовой пакости плавает, но иногда в мутной водичке и на рыбку повезти может. Чуть было туда не урыли дружным строем, однако из воды на всякий пожарный случай показался дядька Черномор со своей командой из тридцати трех богатырей-бригадиров, и зеленые тут же врубились, почему редкая птица до середины реки долетает, ну а чтобы до противоположного берега добраться — тут, как сказал классик, вообще базара быть не может. Богатыри они на то и богатыри, аппетиты у них соответствующие, опять же русалки, их ублажающие, и прочие обитатели мутных глубин не святым духом питаются. На безрыбье и раком станешь, поняли зеленые, тихо-тихо попятившись к лесу, не рискуя показывать тылы речному населению.