Мы вам покажем до потери пульса, как без нашего трудового участия собирать валюту на благо родного леса. Нашли с кого пример брать, гниды синеющие: ваши сволочные залесные братья нас опять из себя вывели, так тут еще своя орда зеленая… Они, сволочи, лучшего друга нашего леса государственного секретаря господина Ульца под монастырь подвели своими воплями.
Господин хороший приглашение принял, вместе с нами охотился, а придворный придурок-фотограф, уже на повышение в говноеды переведенный, его с застреленным кабаном в обнимку заснял. Так ваши зеленые братья тут же завопили на весь свет белый: как это так, мало того, что секретарь стреляет зверушек, вдобавок еще и не в сезон. Чего добились паразиты? Всенародному лесному делу пакость сотворили; Ульца тут же в отставку, хотя он бил кабанов на нашей земле, не там, где дурацкие порядки стрелять не когда хочется, а в определенное время года.
Может, вы перед пинками на прощание против нас взвоете, когда мы только вчера с охоты? Били лосей немеряно, между прочим, под охраной родной армии, и чуть ли не под каждым кустом в нашем тылу стражник сидел. Это мы о простом человеке заботимся. Вдруг какой бестолковый на стрельбу прибежит, под пулю угодит или — еще хуже — подумает, что ему палить можно? Бахнет по лосю — и семь лет каторги в лесном болоте заработает, зато мы ничего другого, кроме удовольствия, поняли? Мы же просто обязаны всяких посторонних от уголовно наказуемых последствий охранять. А потому, пока живы, будем стоять на страже всеобщего счастья и не допустим, чтобы кто-то самолично хозяйствовал даже в крохотном кусочке леса.
Пусть даже в нем счетная палатка образуется, все деревья, блох и муравьев перепишет — не страшно, у нас в родном лесу согласно документам ничего своего нет, пень под задницей — и тот казенный. Тем более это порядок и учет леса, а что в нем творится — кого волнует. Нельзя разбазаривать по крохам наше всеобщее богатство. Допустить самоличника до того куска малого — сплошное непотребство. Потому что когда есть хозяин — это его, а когда нет — наше.
Усекли, наше, а не ваше. Если каждый хозяином станет, на кой тогда мы надо? Вернее, он, потому что вышли мы все из народа, дети семьи трудовой. Вышли — и все тут. Кстати, из родной партии тоже, но все равно бессмертнее Вечно Живого. У нас теперь другой курс, а также демократия, чтобы мы вас могли послать, а вы даже гавкать по такому поводу. В голос. На весь дремучий лес.
Орите, орите, у нас нет зон, закрытых для критики, в одной сплошной живем. Да здравствует свобода слова, которая на самом деле — теория выпускания пара. Да, мы плохие, мы никакие, ошибаемся, не справляемся, вы кричите, мы уже согласны. Вы только митинги устраивайте, плакаты рисуйте, кстати, про патриотизм не забывайте — мол, не отдадим трухлявые пни за оврагом чужакам — вчерашним братьям, хотя пни эти никому даром не надо. И пусть ваши отставные в срочном порядке братья тоже орут, да погромче, что эти пни паршивые вовсе не наши — подходит. И даже очень устраивает. Вы орите, хоть лопните, попрекайте друг дружку, зато мы, свое дело туго зная, будем доблестно продолжать начатое…
Вот тут-то сказочке самый настоящий конец пришел, потому что дверь в избушку открылась, запустив поток холодного воздуха, а вслед ему заявился вовсе не Дед Мороз, чтобы поздравить меня с наступающим Новым годом. Добрый дедушка с заплечным мешком — явный ретроград, веками ходит в тулупе и валенках, быть может, все на подарки детям тратит, на себе экономит. Зато господин Осипов на охоту простую канадскую дубленку нацепил и теплые сапожки фирмы «Сильстар», да и ружьишко его будет куда дороже посоха того деда, пускай он даже увенчает свою деревяшку не ледяной звездой, а бриллиантовой.
Петрович потопался у двери, стряхивая с сапог комья лесной раскисшей земли, неторопливо снял дубленку и молча присел за большой стол, отполированный локтями прежних отцов-охотников, положив на него рюкзак с фирменной дайвовской нашивкой.
— Ну вот мы снова встретились, — тихим приятным голосом сказал господин Осипов после того, как мне удалось выдержать долгую паузу.
— Это просто счастье, — отвечаю своим обычным тоном. — Что в рюкзачке? Кило динамита или лось целиком поместился?
— Строганину будете? — достойно прореагировал на мои слова Осипов и, не дожидаясь ответа, извлек из рюкзака бутылку водки с плавающим в ней красным перчиком, серебряные стаканчики и ровно нарезанные сдобренные специями полоски мяса.
— С удовольствием, — сказал я. — Проголодался, пока вас ждал.
— Крайним в цепи был, — пояснил Осипов, — только через полчаса удалось от коллектива оторваться.
— Такой охоты из-за меня лишились, — чуть ли не огорчаюсь за Петровича, а тот, разлив водку по стаканам, чуть ли не с печалью в голосе заметил:
— Не люблю охоты, кстати, многие их тех, кто на нее регулярно ходят, тоже не испытывают особой тяги к этому времяпрепровождению. Однако что поделаешь, так принято.
— Не мы придумываем правила игры, не нам их нарушать, — выдаю одно из своих любимых изречений.
— Вот именно, — пристально посмотрел на меня Петрович и тут же добавил:
— Будьте здоровы!
— И вам того же, — залпом выпиваю водку, закусывая свежей олениной.
Петрович бросил в рот кусок мяса, затем молниеносным движением сыпанул на ладонь белую горсточку из обыкновенной пластмассовой солонки и отправил ее вдогонку за олениной. Да, Осипов любит соль не меньше, чем тот, кем он сейчас закусывает.
— Итак, нам снова придется работать вместе, — начал господин Осипов.
— Вот именно. Придется. Чувствую, вы этим не очень довольны, — буркнул я.
Петрович улыбнулся:
— Вы просто в своем амплуа.
— Воспринимайте меня таким, какой я есть…
— Потому мне показалось — вы все-таки чем-то недовольны.
Теперь пришла моя очередь пристально смотреть на господина Осипова, однако этот взгляд он легко выдержал и снова протянул руку к бутылке.
— Ну, как говорится, между первой и второй…
— Хватит, — несколько резко прошу и тут же поясняю: — Предпочитаю беседовать на трезвую голову. Перед нашей встречей даже дикторской таблетки не принимал, не говоря уже о других.
Господин Осипов не стал удивляться, доказывать, насколько чисты его помыслы, намекать, что он и химия — два взаимоисключающих понятия.
— Хорошо, — тихим голосом сказал Петрович, оставляя бутылку в покое. — Сразу хочу заметить…
— Нет, давайте кое-что оговорим. Я не привык работать по найму.
— Да?
— С некоторых пор, по крайней мере. Тем более в этой партии условия игры с самого начала диктовали вы.
Я их принял. Понимаю, вы хорошо изучили мой психологический портрет, привычки, вкусы…
— Кстати, о вкусах, — перебил меня Петрович, потеребив мочку левого уха, — в последнее время вы пристрастились к полковникам…
— А вы — к фотографам, — вырвалось у меня, и потому пришлось не наблюдать за реакцией собеседника, а добавлять, причем в срочном порядке, иначе Петрович с ходу бы догадался — я располагаю сведениями о судьбе человека, снявшего его вместе с Арлекино и Леди Джей:
— То есть фотографу… Кроме того, нанесли моей фирме большой материальный ущерб. Права на грудь безвременно усопшей Лидочки были куплены на десять лет вперед. По поводу моей гусиной охоты и господина Никифорова вы, надеюсь, распространяться не станете? Кстати, спасибо за подарок, однако Арлекинин мне понравился куда больше.
— Я не мог иначе поступить, — не стал оправдываться, а лишь констатировал факт господин Осипов, и стало ясно, что положение несколько выправилось. — Тем более вы человек — плохо предсказуемый. К тому же, если бы сразу согласились с предложением господина Вершигоры, я был бы крайне удивлен.