Появление Студента прервало искусствоведческую дискуссию. Мой главный эксперт пронесся пулей мимо нас, на ходу расстегивая брюки.
— Обосрался от радости, — прокомментировал Бойко. — Я ведь тебе говорил — вещь редчайшая.
— Ну так сходи на кухню, скажи охране, чтоб зад ему протерли. Студент явно позабудет самостоятельно сделать это.
— Самое смешное, ребята в такое поверят безоговорочно. Недавно ему в постель девку уложили, так он управился за две минуты.
— Стахановец, пятилетку за три палки выполняет…
— Но главное, после своего сексуального подвига умчался в кабинет в одной майке.
— Тоже еще событие. Обычная манера поведения.
Студенту все-таки удалось удивить меня. Вернувшись в комнату, он заметил наше присутствие в квартире.
— Здравствуйте… Игорь, где ты разыскал эту гемму?
— Лишние знания отрицательно влияют на здоровье их обладателя, — отвечаю Студенту вместо Игоря. — Я тебе об этом сто раз говорил.
Студент нахмурился куда обидчивее овчарки Трэша при виде Педрилы, пожирающего собачий завтрак. Не идет из головы персидская скотина, от которой даже Трэш шарахается. С человеком, вооруженным пистолетом, овчарка не боится связываться, но Педрило ей кажется куда страшнее двух вооруженных двуногих противников.
— Студент, хочешь я тебе котика подарю? Рукой погладишь — стресс уйдет. Вместе с дурными вопросами.
— Вы своего кота имеете в виду? — отвлекается Студент от самой скользкой в моем бизнесе темы.
— Ты о нем знаешь? — искренне удивляюсь я.
Студент располагает сведениями о существовании Педрилы: мистика, помноженная на фантастику. О том, что Советского Союза уже нет — не догадывался, зато о появлении хвостатого террора осведомлен. С ума сойти, хотя лично для меня развал страны был гораздо меньшим бедствием, чем появление в собственном доме этой длинношерстной паскуды.
— Наслышан, — подтвердил мой главный эксперт под дикий хохот Игоря Бойко.
— Это ему ребята рассказывали. После того, как он утомился от лекции о мелкой пластике, — вытирая текущий глаз, поведал Игорь.
Вот что значит жизнь на виду. Не удивлюсь, если какой-нибудь мой партнер из Новой Зеландии, прежде чем перейти к делу, из традиционной вежливости начнет интересоваться здоровьем Педрилы.
— Да, слух о моем коте прошел по всей земле великой, — пробормотал я и перевел разговор в нужное русло, отвлекая Студента от потуг занести в свой каталог сведения, откуда Бойко выцарапал гемму:
— Так что это за дребедень дешевую притаскал тебе Игорь?
Все. Теперь Студент не станет отвлекаться на глупые вопросы. Сперва, конечно, глаза на лоб выпучит, начнет меня воспитывать: как вы посмели драгоценное произведение искусства дребеденью назвать, у меня от таких слов во рту пересыхает, а в животе сплошные позывы сбегать, откуда только что заявился.
Хороший руководитель обязан досконально изучить своих людей. Помню, я полотно не очень известного художника «вещью» назвал, так эксперта чуть кондрашка не хватила. Зато сейчас определение еще хлеще. Может, потому Студент таращил свои зенки куда сильнее и прежде, чем потащить меня за руку в свою святая святых, пару минут брызгал в воздух такими словами вперемешку со слюнями, мне покраснеть впору. Только вот одна загвоздка — краснеть я не умею.
— Смотрите, — ткнул в мою руку старинную лупу на резной рукоятке Студент, — и вы посмели назвать это уникальное творение таким словом?
Вещь действительно интересная, однако пора вернуть Студента в его обычное состояние. Я пристально посмотрел изображение амура у ручья и небрежно заметил:
— Мне кажется, она кем-то ретуширована.
Студент тут же позабыл о своих прежних высказываниях.
— Век создания можете определить?
— Приблизительно первый. До рождества Христова.
— А кому она принадлежала?
Я чуть было не брякнул: бабаньке какой-то, но вовремя понял, что имеет в виду Студент. Его уже не волнует, где именно раскопал гемму Бойко. Судя по кипе старинных каталогов и тетрадей, лежащих на столе, Студент времени зря не терял.
Действительно уникальную вещь продать нетрудно, но, если при этом поведать клиенту о ее истории, цена обычно возрастает. Минимум на двадцать процентов; бывали случаи, что и на триста.
— Откуда я знаю, кому она принадлежала? — откровенно признаюсь Студенту. — Может, она была в коллекции князей Гагариных, а в восемнадцатом году какой-то красногвардеец, прежде чем спалить их фамильное гнездо вместе со всем содержимым, включая какого-то Ван Эйка, сунул гемму в карман. Или вместе с другими шедеврами искусства она поступила в так называемый музей пролетарского искусства, а затем в «Антиквариат». Нет, здесь я ошибаюсь, эта контора работала только на заграницу, а гемма туда явно не попала.
Студент недовольно засопел. Еще бы, он тоже порой не может ответить на элементарный вопрос — куда это задевался Ван Дейк из Строгановского дворца после победы Великого Октября? Каким манером он впоследствии очутился вместе с прочими эрмитажными Гойями в Национальном музее Соединенных Штатов? На такие вопросы мне порой приходится самостоятельно искать ответы, потому что, в отличие от Студента, я очень давно засомневался в пресловутой чистоте чекистских рук, несмотря на проповедь их главаря по кличке Железный.
— Эта гемма находилась не в гагаринском собрании, — поведала ходячая энциклопедия изобразительных искусств. — «Амур у ручья» принадлежал генералу Хитрово. Он составлял свое собрание гемм в Италии и во Франции. Быть может, «Амур у ручья» был приобретен коллекционером в аббатстве Сен-Жермен-де-Пре после пожара 1795 года. Я проверил данное предположение по каталогу Висконти «Греческая и римская иконография». Кстати, небезынтересный факт: заказчиком этого уникального каталога выступил император Наполеон. Однако, к сожалению, в нем упоминается лишь гемма из того же сардоникса, названная «Амур». Быть может, это «Амур у ручья», но вполне вероятно и другое предположение — автор имел в виду гемму «Амур-охотник», на которой изображен амур с луком в руках.
— А у нашего лук в руках отсутствует, — делаю глубокий искусствоведческий вывод, пристально глядя на гемму. — Что из сего следует?
— Из сего следует очередное предположение. Вполне вероятно, прежде, чем попасть в собрание Хитрово, гемма могла находиться в коллекции Гримани, которую он завещал Венецианской республике. В конце восемнадцатого века геммы, инкрустированные в стены сокровищницы Палаццо Дожей, были подарены французскому дипломату Лалеману. Позже Лалеман их продал. Одна гемма была куплена императрицей Жозефиной, остальные приобрел генерал Хитрово. Вполне возможно, что «Амур у ручья» в свое время достался коллекционеру и таким путем.
Студент смотрел на меня с видом заказчика антикварного каталога перед сражением при Ватерлоо. Какую-то информацию он явно приберегает на закуску, чтобы окончательно меня оглоушить — другой радости в жизни для Студента просто не существует. Я дарю ему эту радость, потому что отношусь к нему трепетно, словно к родному, а главное — любимому сыну. Много лет назад, когда по настоянию военной кафедры Студента выперли из университета, чтобы он получил возможность тупеть в рядах победоносной Советской Армии, я купил ему белый билет и дал возможность пожизненно заниматься любимым делом. Сколько миллионов в свободно конвертируемой валюте потеряла наша родина-мать из-за такого бережного отношения к своему сыночку, даже я не подсчитаю.
Во всяком случае эти миллионы Студент приносит мне, о чем слишком сожалеть не приходится. Как и о родине-матери. Хотя бы потому, что я всегда считал отчизну родителем противоположного пола. Папа-родина, этакий импотент от рождения. Все хочет, ничего не может. Ой, дорогие граждане, папа стремится, чтобы на страже вашей рассчастливой жизни стояла могучая армия, приложу все усилия, в лепешку разобьюсь…