Чуть не завыл. С трудом взял себя в руки. Он считает, что корпус в прекрасном состоянии. Потрудившиеся для этого генералы, штаб- и обер-офицеры и даже нижние чины заслуживают поощрения. Так и написал государю. Перечислил для каждого ту награду, которую бы дал сам. Для себя ничего не просил. Почёл неуместным.
Сгрыз почти до середины второе перо. Что на него нашло? Всегда любил держать письменные принадлежности в порядке. Отдал переписчику. Беловик завизировал и переслал на высочайшее имя для апробации. Глянул на себя в зеркало. Весь рот в чернилах. Не стоило перья есть. До самого отъезда императора из Парижа ответа он не дождался. Александр Павлович ему едва кивал. Томил нетерпением. Дурная манера — смотреть, как другой человек изводится. Из Парижа государь отправлялся в Гаагу, объясняться с нидерландской роднёй. Их ждало горькое разочарование. А вместе с ними — эмигрантов-французов. Те с горя даже, по слухам, готовили покушение на августейшего обманщика. Поэтому меры безопасности как на французской, так и на бельгийской стороне были усилены. Ровно через неделю из Гааги в штаб пришёл пакет на имя командующего. По увесистости сразу понял: оно. Приговор. Не ему одному. Всем. Распечатал. Принялся вынимать, сортировать бумаги. Казначеев хотел помочь. Начальник остановил его жестом.
— Выйди.
Редко граф употреблял такие простые слова. Обычно: «Благоволите покинуть кабинет». Это если сердился. А если всё в порядке: «Друг мой, ступайте. Мне, право, нужно одному».
Казначеев вышел, притворил дверь, но далеко не подался. Мало ли что?
К пакету прилагалось письмо государя, полное любезностей, скользких, как паркет. Ни слова упрёка за парад. Ни слова поздравлений с успехом на манёврах. Самая сухая благодарность за командование корпусом и награда — Святой Владимир — не самый первый из наших орденов. Скорее статский. Его давали чиновникам, совершившим нечто эдакое. Например, замену гусиных перьев павлиньими. Явная немилость. Завтра же о наградах напечатают в газетах. Кровь бросилась графу в лицо. Его будто по щекам отхлестали красно-чёрными орденскими ленточками.
Однако далее всё выглядело пристойно. Производства, о которых он просил для своих подчинённых, были удовлетворены. Строка в строку. Награды по его собственноручному списку. От сердца отлегло. Не подвёл людей. Не станут поминать его злом. И тут же пришла мысль, что подобным диссонансом между его пожалованием и наградами офицерам государь подчёркивает свой гнев на одного командующего.
Михаил бросил бумаги на стол. С силой потёр лицо ладонями. Больно. Он был честолюбив. Всегда хотелось, чтобы старание отмечали подобающим образом. А ему, как подачки, кидали то Святую Айну, то Владимира. Хорошие ордена. Да не по поднятой ноше.
Командующий подошёл к окну. Впился пальцами в мраморный подоконник. Только когда под ногтями появился бурый ободок крови, отпустил. Его услуги не нужны. Им не дорожат. Так следует понимать подобное отношение. Собаке кость.
Вернулся к столу. Взял лист гербовой бумаги. Остро отточил перо и быстро начертал поперёк страницы: «Прошу удовлетворить моё настоятельное ходатайство об отставке». Унял дрожь в руках. Скомкал лист. Переписал набело. Трудно служить через силу. Трудно угождать невнятным прихотям. Девятнадцать лет он, Михаил Воронцов, отдал армии. Теперь будет вольной птицей.
Подписал. Аж самому страшно стало. Как жить? Уже не мальчик. Лучшее время ушло. Не работать не умеет. Устроить свою судьбу по-иному оказалось труднее, чем он думал. Закручинился. Решил выпить чаю и написать отцу. Всё-то старик на своём веку видел. Помнил крутые перемены. Любил сына. Может, утешит?
Только взялся за колокольчик, заметил последнюю бумажку. За печатями Собственной Его Императорского Величества походной Канцелярии. Раскрыл. Пробежал глазами. Ещё больше подурнело. Корпус не сохранят? Ещё раз перечёл. Не поверил. Такого удара даже он не ожидал. Думал, части выведут в Россию, поставят на квартиры. Пусть не в центральных губерниях, не в лучших, так хоть в Бессарабии, во 2-й армии у Сабанеева. Старый друг пожалеет его людей. Или на Кавказ к Ермолову, и там не пропадут. Он столько вложил в эти войска! Неужели нельзя оставить их вместе?
Дочитал до конца. В глазах замелькали пёстрые точки: «Раскассировать поротно». Ещё бы по человеку перебрали! Так вот где она, главная немилость. Не во Владимире. Не в противопоставлении его наград и офицерских. В этом бестрепетном отношении к его людям. Нет и не будет в России такой военной единицы, как корпус графа Воронцова. С их неуместной грамотностью. С солдатским «вы». С атаками «юринь». И с непоротыми задницами. Никому они такие не нужны. Рылом не вышли для Царствия Небесного.