Мария Фёдоровна».
Последние слова били старого графа в самое сердце. После них он уже ничего не мог поделать. Десять лет назад, когда Катенька выходила замуж за графа Пемброка, посол обратился к вдовствующей императрице с просьбой разрешить брак фрейлины Воронцовой. Мария Фёдоровна дала согласие, но не преминула заметить, что лучше бы отец отдал девушку за русского. Таким образом, простая формальность превращалась почти в услугу. Своего рода исключение из правил, на которое закрывали глаза.
Теперь государыня-вдова не просто разрешала брак Лизы, а благословляла его, причём вдвоём с невесткой, на два голоса. Пренебречь столь откровенно выраженной волей двух императриц бывший посол не мог, тем более после истории с Катей. В противном случае о «неизменном благоволении» пришлось бы забыть.
Старая стерва графиня Браницкая подстраховала свою дочь. Написала сердечной подруге-императрице, и та, опережая события, послала в Лондон письмо. Теперь поворачивать было поздно. Даже если бы этого захотел сам Михаил.
— Вот твоё благословение, — бросил Семён Романович. Его длинные фамильные губы тряслись, совсем как у сына в минуты гнева. — Теперь уж делать нечего. Женись. Но ни моей, ни Катиной ноги на этой свадьбе не будет. Скажешь, что я болен, немощен и стар. Смотреть не могу на такое поругание нашей семейной чести.
Михаил почувствовал, что его собственный рот начинает кривиться.
— Для меня бесконечно ценны слова её величества, — проговорил он. — Но они не могут заменить вашего благословения. Неужели вы откажете мне? Что я сделал против вас такого, что, как Каин, должен уходить с проклятьями?
Молодой граф ещё секунду смотрел на отца, а потом опустился на колени.
— Я буду здесь стоять до тех пор, пока вы не благоволите дать своё согласие и не разрешите мне после свадьбы привезти молодую жену к вам в дом.
При виде такой упорной покорности Семён Романович разволновался пуще прежнего, зашмыгал носом, поспешил выйти из-за стола и поднять сына:
— Бог с тобой, Миша. Кто же знал, что ты дошёл до такой крайности? Венчайся, раз решил. Помянешь потом мои слова. Поздно будет. — Старик сжал ладонями плечи сына. — Одно держи в голове твёрдо: мы твоя семья и, что бы ни случилось, по службе ли, приватным ли образом, мы всегда тебя примем. Любого.
Семён Романович заплакал.
— Так почему же не хотите приехать на свадьбу? — Михаил уже стоял, поддерживая отца, потому что старик шатался от волнения.
— Не проси, — отрезал тот.
Граф понял, что получил и так слишком много. И с сокрушённым сердцем должен был отступиться.
Вечером, когда Катенька уже уложила детей, они с братом сидели в углу большой гостиной под семейными портретами Пемброков кисти Ван Дейка и пили чай с апельсиновым ликёром. На столе в плетёной соломенной вазочке стояли любимые Мишины печенья с корицей. Бок белого фарфорового молочника нагрелся от камина, и сливки были тёплыми.
Деликатный лорд Пемброк покинул их, понимая, что брату с сестрой надо поговорить. Воронцов любил Георга — ровного, доброжелательного человека, старого друга отца, преодолевшего немало препятствий, чтобы жениться на дочери русского дипломата. Они жили давно и счастливо, воспитывая кучу детей, общих и от первого брака Георга.
Катенька, когда-то стройная большеглазая девушка, теперь раздалась, но ещё далеко не отцвела. Её тёмные гладкие волосы отливали в свете камина красным деревом. А круглые, всегда чуть удивлённые очи, казалось, заглядывали в душу. С годами она всё меньше говорила по-русски. Только с братом и отцом. Дети уже практически не знали языка снежной родины. Вот и сейчас леди Пемброк то сбивалась на французский, то порывалась назвать графа Майклом.
— Неужели ты не понимаешь, что разбил папа сердце? — с укором сказала она. — Разве нельзя было выбрать другую девушку?
— Выбери другого Георга, — насмешливо бросил Михаил, наливая себе в чашку сливки, а потом крепкой заварки из чайника с розами.
— Я иное дело, — возмутилась Катя, положив ему ложку сахара. Очень сладкое Михаил не терпел. — Я была влюблена. Много лет. У нас с Георгом просто не было выхода. А ты, насколько я понимаю, женишься с холодной головой.
— Катя, послушай, — остановил её брат. — Я долго не мог ни на что решиться. Но раз уж сделал шаг, обратно не сверну. Потеря корпуса, возможно, отставка поставили меня в трудную ситуацию. Была тысяча обязанностей, и вдруг ничего. Мне невозможно пребывать в пустоте. Если бы у меня была семья, я бы легче привык к новому положению. Но жениться на ком попало я не могу. Помнишь, наша питерская родня пыталась сосватать мне то Анну Орлову, то мадемуазель Кочубей?.. Без толку. Мне нужно было встретить человека, который желал бы мне добра. Я не говорю: «полюбил», — потому что здраво сужу о своём возрасте и недостатках.