В какую-то минуту свет померк окончательно. И хотя тело ещё отчаянно билось, выворачиваясь и надсаживая лёгкие, готовые вот-вот разорваться, алые видения заскользили перед ослепшими глазами Фабра. Бессвязные, как в жару, они тем не менее заключали в себе белые стены Мюзе, его голубые крыши, золотую от солнца липовую аллею и старика в чёрном сюртуке, который, опираясь на тросточку, скорым шагом спешил навстречу внуку. Мальчик бежал с другой стороны, от пруда, и знал, что сейчас врежется деду в живот. Но когда между ними оставалось не больше ярда, Фабр с ужасом понял, что руки, ноги и туловище старика сгибаются, как пластилиновые. В них не было костей.
— Прости, прости! Я не нашёл тебя! — закричал Алекс.
И в этот момент его резко рванули вверх, обдирая кожу лица Сухими комьями земли.
Что творилось на насыпи и под ней? Какие-то люди бегали и кричали. Кто-то удирал через огуречные гряды к реке. И там падал, настигнутый пулями. Слышалась трескотня выстрелов, сизый дым сносило ветром. Солдаты в артиллерийской форме выдёргивали из земли пострадавших. Другие цепью шли по деревне, держа ружья с примкнутыми штыками наперевес. Должно быть, подоспели верные войска, решил Фабр. Он увидел Казначеева, который мотал головой из стороны в сторону и тряс пальцем в ухе, как будто туда попала вода. Лицо у него было чёрным, как у негра, не только от земли, но и от прихлынувшей крови. Мало-помалу оно принимало естественный цвет, а взгляд становился осмысленным. У самого Алекса страшно чесались глаза.
Заметив друг друга, злополучные товарищи начали сползаться, наконец обнялись и привалились плечами друг к дружке, чтобы не упасть. В это время откуда ни возьмись явился вездесущий Егорыч, который ринулся к своим, как нянька к детям.
— Вот они! Живы, мои голубчики! — причитал старик. — Слава Богу, насилу поспели! Это ведь нашего корпуса четыре роты. Пионерная, артиллеристы, две пехотные и драгуны. В Новых Естьянах стояли. Я привёл. Поспешать надо, ваши высокородия. Еле мы пробрались. Везде, слышь ты, полыхает. О верных войсках известий нет. В лес бы и кружным путём выходить на главную квартиру в Новгород. Али в Грузино. Куда доберёмся. Мать честная! — Егорыч обвёл глазами огород, густо утыканный отбрыкавшимися офицерскими ногами. — Всяко видал. — Он крепко приложился по матушке. — Пошли, пошли, болезные. Нечего рассиживаться. Нас, чай, немного.
Вместе со спасителями горсть спасённых отступила в лес. Благо был он густой, непролазный, болотистый и еловый. Так что не приходилось опасаться погони. Народный гнев широко гуляет на равнине. Среди уцелевших оказался маленького роста поручик фон Брадке и тучный генерал Маевский. Оба люди достойные.
— Ваше счастье, — строго сказал им Егорыч, повеселев и расправив плечи, — что за компанию попались. Мы ради своих сюда притопали. Их знаем за людей. А случись они в безопасном месте, ещё бы семь раз подумали соваться в такое пекло.
— Не стращай, отец, — попросил его Саша. — И так натерпелись. Вы помогли. Будет случай, и вам помогут.
— Да-а, — передразнил унтер. — Помогут они, жди! Только и знают Аракчеева трястись. Ирода, прости Господи! И его змеюку Настьку-душегубицу.
Старик плюнул под ноги и побрёл вперёд, где перестраивались на походный манер драгуны.
Три дня роты пробирались по лесу. На четвёртый выбрели к дороге на Чудово. Здесь и встретились с двумя полками улан — Волынским и Литовским, чьи белые султаны хорошо были видны за версту. Пристав к верным частям, роты дошли до Грузина и, оставив там спасённых, двинулись дальше наводить порядок. Бунт был подавлен недели за полторы. Его итог оказался печален: более ста генералов и офицеров оказались замучены, их имущество разграблено, жёны пошли по рукам. Несколько деревень — ненавистные связи и линии — сожжены дотла. Две тысячи человек — арестованы, 313 — преданы суду, 275 — признаны виновными и приговорены к лишению живота. Милосердный граф зачеркнул приговор и вписал: «Наказать шпицрутенами каждого через тысячу человек по двенадцать раз». Это ли была не насмешка?