Последний мяч — ее. Удар, и вот уже промелькнул перед глазами миг победы, в сердце ликование… Лучший полет, сильнейший взмах крыльев — и… Падение. Стремительное, словно резко пробудили ото сна, спустили с небес на землю щелчком пальцев, и иллюзия развеялась. Внутри — бардак. Тишина и… свисток, ознаменовавший конец партии. Конец игры. Конец турнира для Карасуно.
Ощущение, будто подрезали крылья, и ты больше не взлетишь.
Надо встать. Дежурно поклониться. Держать голову. Смириться с поражением. Выслушать сочувствующие, поздравительные слова болельщиков. Пожать руку соперников. Победителей. Тех, кто продолжит двигаться дальше…
Самая болезненная часть игры.
Шое словно еще не до конца осознавала, что это конец ее первого турнира в старшей школе. Это не сравнить с первым турниром в средней. Глупыми количественными критериями неудачники бы похлопали бы себя по голове — «я ведь продержался дольше в этот раз», «мне чуть-чуть не хватило» и тому подобное. Это… низко. И слабо. Это не то, что должен говорить себе проигравший. Не утешать и не хвалить себя — лишь ненавидеть.
Если у тебя что-то получилось — значит, ты чему-то научился. Если ты провалился — значит, научился еще большему…
В момент провала слышать подобное невыносимо. Потому что в этот самый переломный момент нет места словам — есть лишь эмоции: боль, ненависть, отчаяние. Когда ты смотришь на осколки своей мечты, так хочется протянуть руки к ним и попытаться склеить. Ты понимаешь, что это бесполезно, но тянешься. Руки дрожат от еще не прошедшей боли, и эффектом будут лишь порезы на пальцах.
Хинате хотелось испариться, остаться одной и плакать навзрыд. Кричать во все горло и сжимать белый мяч, пока не сдуется. Но пока нужно было держать голову, да и не было сил для истерик, для выплеска боли. Лишь опустошение.
Не хотелось видеть других. Смотреть в их глаза и видеть там отражение своих чувств? Нет… боль лишь увеличится от этого. Шое решила выйти окольным путем, чтобы ни с кем не пересечься. И…
— …непростая была игра, — услышала она вдруг знакомый голос и не смогла пошевелиться, чтобы двинуться дальше. К горлу подступил комок, и если бы Сейдзе увидели ее в таком состоянии, она бы это не смогла пережить.
— Это точно, Ива-чан, — голос Ойкавы звучал размеренно и холодно. — Но мы справились. Мы молодцы. Ты молодец.
— И ты… Раскусил последний ход Кагеямы. Но все же!.. Меньше бы фигней страдал во время тренировок!
— Ива-чаан, я всегда выкладываюсь на полную, не упрекай меня.
— Ага, конечно! А еще строишь планы по соблазнению невинных девушек. — Шое боялась, что может выдать себя, хотя едва дышала. — Она вообще ребенок еще, а ты ерунду какую-то устроил. Лучше бы тренировался больше.
Конечно, Иваидзуми не хотел упрекать Тоору, зная, что тот и так тренируется до седьмого пота, не зная меры. Просто нужно было поворчать и поупрекать его. Да и за ту девушку все еще было обидно, хоть она и была ему совершенно чужой.
Ойкава молчал, а потом лишь странно улыбнулся.
— На самом деле, она имеет прямое отношение к нашей сегодняшней победе.
— Что, хочешь сказать, ты в нее по уши влюбился и играл ради нее? — Его аж перекосило от сопливости своего предположения.
— Конечно, нет, Ива-чан. Ты, оказывается, романтик.
— Иди к черту! Что ты тогда имеешь в виду?
Он молчал. Шое чувствовала, как прошедшая между ними трещина превращается в пропасть.
— Она нужна была, чтобы вывести Карасуно из равновесия. Десятого игрока. И Тобио-чана. Ну, с десятым я прогадал, еще плохо знал е… его как игрока. А Тобио-чан для меня как открытая книга.
— Вообще не понимаю, что ты несешь, поехавший идиот.
— Тобио-чан гений, но я превосхожу его в том, что понимаю людей, понимаю суть волейбола, а это командная игра. Тобио-чан не привык доверять другим, он играет в одиночку, и это его большая слабость, которую я использовал против него. Психология для Тобио — загадка, я же стараюсь по возможности играть на этом, если знаю соперника.
— Хочешь сказать, что та девушка и Кагеяма…
— Он влюблен в нее, я предположил это и чуть погодя убедился. Поэтому сегодняшняя игра для Тобио-чана была намного важнее простого матча. А ты и сам знаешь, что до добра не доводит, когда в игре личные цели ставишь выше командных.
— И поэтому ты!.. — Иваиздуми был в полнейшем шоке. — Бесчувственная тварь! Да ты дьявол во плоти! Встречаться с девушкой из-за этого?!
Если бы Шое не чувствовала полное опустошение…
Смысл всего сказанного едва доходил до нее. Она ощущала себя как в вакууме, не понимая, о чем говорит Ойкава. Но… это было оскорбительно. И больно.
— Ну, не то чтобы мне это было в тягость, — продолжал Тоору, и Хината чувствовала, что еще немного, и она точно выдаст себя, не знает, что сделает. — Скорее, это было, как говорится, соединить приятное с полезным. С ней было весело. Она такая неопытная и смешная…
Это стало последней каплей. Шое не знала, что именно сейчас учудит, но стоять в стороне, слушая такие оскорбления, она больше не собиралась. Всю боль, что она испытала — от унижения, растоптанных чувств и от поражения — она собиралась вымести на нем. Не зная как, но это было единственным верным решением.
Однако ей не удалось этого сделать, потому что…
— Ублюдок!
Стоило ей только шагнуть вперед, она услышала глухой удар, потом еще и еще и… голос Кагеямы. Одно единственное, тихое, едва слышное. Он бил Ойкаву со всей силы, тот поначалу не сопротивлялся, так как не ожидал, но чуть погодя стал отвечать. Иваидзуми, обычно сразу же усмиряя драки между вспылившими, стоял истуканом, не зная, что делать. С одной стороны, придурок Ойкава был его другом, поэтому нужно было оттащить Кагеяму, но с другой… черт возьми, будь он сам на месте Кагеямы, сделал бы то же самое.
На шум бьющихся о железные шкафчики тел и опрокидывающихся скамеек сбежались другие члены команд, тренеры, а также проходившие мимо зеваки, в том числе глупые фанатеющие девочки. Тренер Укай тут же оттащил своего ученика, а ученики Аобы Дзесай помогли Ойкаве встать.
— Черт возьми!.. — Укай был неимоверно зол. — Ты что устроил?! Тебе пять лет, что ли?! Держи себя в руках, идиот!
— Как низко, — сказал тренер Сейдзе. — Кагеяме нужно научиться проигрывать с достоинством.
— В-верно, — стыдливо-злобно ответил Укай и обратился к виновнику. — Извинись перед Ойкавой.
Тобио сжал кулаки, поднял голову и встретился взглядом с Хинатой. Она растерянно смотрела на него, не понимая, что чувствует. В голове — бардак, в сердце… и того хуже.
— Пусть он извиняется, — тихо процедил сквозь зубы Кагеяма.
— Черт!.. — Укай еще больше обозлился и уже хотел было сам врезать непутевому ученику.
— Все нормально… — подал голос Ойкава. — Я… виноват…
Позади послышались раздражающе тупые возгласы умиления и восхищения «добрым и благородным Ойкавой-саном». Хотелось плюнуть в лицо каждой из них.
— Простите! — с зажмуренными глазами поклонился Укай. — Мы уходим. Хината! Не стой истуканом! Пошли.
Шое готова была поклясться, что Ойкава напрягся, поняв, что она стоит позади него. Он медленно повернул голову через плечо, в его взгляде промелькнул отголосок страха — слышала ли она?..
Хината смотрела на него и видела… жалкого, отвратительного человека. Она сжала кулаки, до боли впиваясь ногтями в кожу ладони. Ее растерянный взгляд сменился ненавистным.
Это был конец.
========== Глава 17. Я не гений ==========
— Мда-а, — протянула зашедшая на кухню молодая женщина. Она поставила пакеты с продуктами на стол и, выгнув бровь, оглядела сидящего там подростка. — Только бутылки алкоголя не хватает для картины «Кажется, кто-то неудачник».
— Иди к черту, Шина!
— Ты как с сестрой разговариваешь, Ойкава Тоору?
— Ты мне даже не сестра… — Меньше всего ему хотелось сейчас ее внимания. И чего они с Такеру вернулись так рано?