Машина медленно остановилась в ста метрах от дороги, чему я и не препятствовал. Нужно было продумать маршрут. Как раз во время того, как я задумчиво пялился на дорогу заполненную машинами, прикидывая, куда же мне теперь ехать, громадина бензовоза влетела в столпотворение. Пять машин, бывших ближе всего к грузовику, разлетелись в стороны грудами металла. Бочка с бензином перевернулась на бок, и в воздух взметнулось бензиновое облако, которое буквально через секунду вспыхнуло ярким солнцем, после чего взлетела уже сама бочка. Я растерялся. Впервые в жизни я стал наблюдателем подобной трагедии. Даже хотел вылезти из машины и побежать на помощь пострадавшим, но вовремя остановился. В такой аварии будут трупы, а трупы, если не сильно пострадавшие, это большая опасность. Мои мысли были тут же подтверждены, в стекло со стороны пассажира послышался звук удара. Когда я повернул голову в его сторону, с трудом отведя взгляд от разгорающихся машин, то чуть не вскрикнул. На меня таращилась окровавленная старушка в банном халате. Халат, ранее бывший голубым, сейчас имел тёмно-бордовый цвет. Восставшая двигала обглоданными губами елозя остатками лица по стеклу. Зрелище меня впечатлило так, что я рванул с места и даже не заглох. Тварь крутанулась на месте и упала в грязь, где задергалась в тщетных попытках подняться. Паника внутри нарастала. Позади раздавались очереди и звуки взрывов. Впереди чадили остовы машин и от них в разные стороны разбредались восставшие. По бокам выстроились серые коробки домов. Я не сбавляя скорости, выбрал меньшее из зол и помчался в сторону дворов надеясь выбраться из вакханалии творившейся вокруг.
Интерлюдия I
Г. Самара, 23 марта, утро
Рогов Николай Иванович провел в захудалом биологическом НИИ Самары всю свою жизнь. Успехов на поприще популяризации научных трудов он не достиг. Считался среди коллег примером того, как одержимость одной фантастической идеей может разрушить жизнь не глупого, в общем-то, человека. Возможно, профессор и свыкся бы с провалом идеи всей своей жизни, только вот постоянные подначивания и издевки с каждым разом лишь распаляли ученого. И если окружающие уже привыкли к «пугалу для студентов» и лишний раз старались его не задевать, то каждый приезжий, имевший хоть какое-то отношение к биологии и генетике, считал своим долгом высмеивать теории провинциального профессора-фантаста. Свыкнуться с тем, что все вокруг считали его посредственностью, он не мог. В какой-то момент, устав от постоянных насмешек, Николай Иванович стал мнить себя недооцененным гением. Только так он смог побороть то разочарование, что нарастало в его душе долгие годы. Он презрительно ухмылялся в те моменты, когда его третировали, оправдывая это тем, что окружающие его люди настолько тупы, что не понимают очевидного. Всем естеством он невзлюбил окружающих его недоумков. Необразованное стадо идиотов. Быдло, которое не интересуется ничем иным, кроме поиска одобрения со стороны дряхлых пустозвонов, променявших науку на комфорт кабинетов. Те же, у кого хватало мозгов для ведения научной деятельности, были, как считал Рогов, слишком закостенелые в понимании законов мироздания. Эти идиоты, лишь надув щеки от собственной значимости, напыщенно критиковали все, до чего могли дотянуться. Требовали каких-то совершенно идиотских отчетов и не давали сосредоточиться на работе. К пятидесяти годам Николай Иванович смог защитить докторскую, но так и остался безызвестным ученым. Само собой из-за чрезмерного ЧСВ он не завел полезных знакомств, считая всех вокруг недостойными его внимания. Время шло, а работа по созданию «вакцины от старости», которой профессор посвящал всего себя на протяжении всей жизни, не продвигалась. И если вначале его идея хоть и была воспринята с улыбками, но была интересна коллегам, хотя бы в теории, то спустя двадцать лет постоянных неудач, над профессором уже откровенно смеялись. Из-за падения и так невеликого авторитета в ученых кругах - финансирование постоянно урезалось. В конце концов, Рогову пришлось продать трехкомнатную квартиру в историческом центре города, а все деньги пустить на свое исследование. Если бы не школьный друг Андрей Висельников, то профессору попросту не было бы, где жить. Тот, будучи в звании полковника, смог выбить своему старому другу комнатку в общежитии, куда тот перебрался со своими немногочисленными пожитками. Вместо потомственной интеллигенции, что ранее окружала профессора, по соседству выживали обычные работяги, изрядно выпивающие. И если раньше в худшем случае его беспокоила игра на фортепиано после шести вечера, то теперь всю ночь, то из одной, то из другой комнаты доносились звуки пьяных гулянок.