Святой производил довольно странное впечатление. Большая статуя его, отлитая частью из воска, частью из гипса, была задрапирована выцветшим от времени шелком, почти сплошь покрытым перьями и мишурой. Католический святой явно стремился угодить местным вкусам. Надо сказать, впрочем, что все мексиканские божества скорее заслуживают название индейских, чем римских.
Святой Хуан казался чрезвычайно утомленным. Голова его, соединявшаяся с шеей посредством давно уже испорченной пружины, болталась взад и вперед. Можно было подумать, что святой старательно кланяется стоящим вдоль улицы зевакам. Его кивки, которые показались бы во всяком другом месте невероятно комическими, производили большое впечатление на обитателей страны, подпавшей под влияние священников. Не преминув извлечь выгоду из испорченной пружины, отцы иезуиты внушили благочестивым жителям Сан-Ильдефонсо, что кивки головой являются наглядным доказательством доброго расположения к ним святого. Раскланявшись перед толпой, он будто бы тем самым выражал ей свое одобрение. Чудо повторялось на глазах у всех каждый раз, как статую носили по городу. В том, что это было действительно чудо, дружно клялись и отцы иезуиты, и городской священник. Кто осмелился бы противоречить им? Утверждать, что они говорят неправду, значило подвергать себя большой опасности. Населению Мексики запрещалось вступать в пререкания с церковью. Оно привыкло слепо доверять своим пастырям. Чудо так чудо!
Обыватели, как им и полагалось, горели религиозным энтузиазмом. Когда святой Хуан, вернувшись с прогулки, снова занял свое место в церковной нише, в маленький ларец, красовавшийся у его ног, посыпались серебряные и медные монеты, которые, не будь его, наверное, фигурировали бы в этот вечер на столиках для игры в монте.
Кивающие головой святые и «подмигивающие» мадонны – давнишнее изобретение римско-католической церкви. Отцы иезуиты, подвизавшиеся в Мексике, не упускали случая козырнуть тем или иным чудом. Во всей стране не существовало такого заброшенного уголка, где бы отсутствовали изображения святых, совершавших чудеса не менее потрясающие, чем их знаменитые европейские собратья.
После религиозной процессии наступила очередь фейерверка. К этому «искусству» мексиканцы проявляют удивительные способности. Как это ни странно, любовь к фейерверкам очень характерна для представителей страны, находящейся в периоде упадка.
Дайте мне статистическую таблицу шутих, колес, ракет, фонтанов, сожженных за год в данной стране, и я скажу вам, каков средний уровень физического и умственного развития ее жителей. Чем больше цифры, тем этот уровень ниже. Соотношение тут обратно пропорционально.
Стоя на площади Согласия, я наблюдал, как сотни мексиканцев, богатых и бедных, молодых и старых, упивались жалким зрелищем, имевшим целью их одурманить. Восхищаясь фейерверком, они забывали о потере свободы. Так детей утешают несколькими конфетами за отнятую у них драгоценность. Жители Сан-Ильдефонсо глядели на взвивавшиеся к небу ракеты с удовольствием, граничившим с энтузиазмом. Я смотрел на их некрасивые, сутуловатые фигуры и думал, что они на целый фут ниже, чем были их предки.
После фейерверка начался бал. На нем мы встретили всех своих старых знакомых, бывших утром на лугу. Даже костюмы почти не изменились. Только сеньоры и сеньориты надели нарядные вечерние туалеты, да две-три хорошенькие побланы заменили грубые шерстяные юбки пестрыми муслиновыми.
Бал происходил в большом зале ратуши, занимавшей одну из сторон площади Согласия. Вход был свободный. Несмотря на глубокую классовую рознь и на деспотизм правительственных чиновников, жители пограничных мексиканских городов упорно держатся за демократическое равенство во всем, что касается их развлечений. На гуляньях и балах все слои населения пользуются совершенно одинаковыми правами. Эта своеобразная черта не раз вызывала недоумение английских и американских путешественников.