Через несколько километров лес поредел, и местность стала заметно подниматься - это начинались горы, те самые, что виделись из дворца голубыми, в таинственной дымке. Вскоре подъем стал таким крутым, что, к моему облегчению, мы спешились и повели коней в поводу. Узкая тропинка вилась среди камней и непроницаемо темной в ночи чащи. Я держалась из предосторожности подальше от задних ног идущей впереди кашкиной лошади. Моя Стрелка шла легко, повод провисал, тянуть почти не приходилось. И все же облегчение было недолгим. Идти вверх оказалось еще тяжелее, чем трястись в седле. Я никогда не считала себя слабой физически, и в горных походах бывать мне случалось, но Дан, шедший впереди, задавал такой хороший темп, что я еле поспевала шевелить конечностями. Сердце мое колотилось, я жадно хватала ртом холодный чистый воздух. Все же, когда Виктор, замыкающий шествие, крикнул мне: "Если тяжело, остановись," - я выдавила из себя "Ничего", и продолжала подъем. Лес кончился, и пошли низкорослые деревца, стелющиеся кустарники. Тропинка шла временами так круто, что приходилось карабкаться и тянуть за собой лошадь. Где-то неподалеку слышалось журчание ручья или речки. Наконец камни перед глазами поплыли радужными пятнами. Я стала опасаться, что подъем этот никогда не кончится. И тогда сумеречный просвет засиял перед глазами. Еще несколько минут - и мы стояли на перевале.
Вероятно, это была самая низкая точка горной цепи: вправо и влево от лощинки, где мы стояли, уходили неприступные гигантские скалы. Но и отсюда, с высоты перевала мир, оставленный внизу, казался неправдоподобно крошечным.
Костер, пылавший в лощине под прикрытием небольшой скалки, пробивал темноту ночи. Впрочем, и мрак не застилал мир полностью: несмотря на отсутствие звезд и луны, небо было бледноватым, как летом в северных городах.
От костра поднялись трое людей, очевидно, ожидавших нас. Они весело здоровались, их лица сверкали улыбкой. Я не особенно прислушивалась к разговору. С ними был крупный, темной окраски дог, настороженно обнюхавшийся с Баярдом.
Я подошла ближе к западному склону. Вниз уходила непроницаемо черная даль, ни одного огонька не мерцало до самого горизонта, и ничего нельзя было разобрать на этой гладкой, как доска, равнине. Тогда я обернулась к востоку и восторженно ахнула, глянув в долину, откуда мы только что поднялись.
При свете все это, вероятно, выглядело бы лучше. Теперь нельзя было различить ни леса, ни скал, ни моря. Зато веселый узор огней украшал темную долину. Каймой тянулась цепь сторожевых костров, с трех сторон окружавших Замок. Теперь я видела, что мы не объехали и десятой части этой цепи. В центре же долины сияло созвездие разноцветных огней, и это была праздничная иллюминация Замка. Белые, желтые, синие, зеленоватые, красные огни, то ровные, то мигающие, то рассыпающиеся снопами искр, плясали в небольшом прямоугольнике, и от этого вся долина казалась сверкающей.
Не хватало лишь звезд в ночном небе Ладиорти, чтобы дополнить этот великолепный огненный карнавал.
Я вернулась к костру. Бойцы, ожидавшие нас у костра, уже держали в поводу своих коней. Попрощавшись, они стали спускаться в долину, и вскоре скрылись в темноте. Наша команда осталась на вершине в одиночестве. Лошадей пустили пастись, ослабив подпруги. Виктор принялся собирать хворост для костра, Дан, развьючив свою лошадь, вытащил из сумки несколько бревнышек. Здесь, на вершине, деревьев не было, но неужели, подумалось мне, он считает, что этих полешек хватит на всю ночь? Однако, ничего не сказав, я присоединилась к Виктору. Вскоре хорошая куча хвороста лежала у костра.
- Хватит работать, - сказал Дан наконец. - Присаживайтесь. Держу пари, что Рыжий не забыл о потребностях желудка.
- А как же! - воскликнул Кашка. Покопавшись в своей сумке, он вытряхнул на землю ворох картошки.
Вмиг картошка была закопана в золу. Над костром на рогатинах вывесили котелок с водой.
- Располагайся, - предложил Виктор,- Ночь предстоит долгая.
По примеру остальных я устроилась на теплых камнях. Плащ приятно согревал, и ласковое тепло струилось от костра. Сквозь полузакрытые веки я лениво наблюдала искры, летящие в сумеречное небо.
Баярд, по приказанию Кашки, лег в лощине, в стороне от костра, тревожно глядя на запад.
Вскоре были готовы и картошка, и чай. Я занялась едой всерьез: употреблять горячую, из золы картошку - не такое простое дело. Перебрасываешь ее, жгучий серый комок, из ладони в ладонь, пока не перестанет жечь. Потом осторожно отколупываешь кожицу с кусочком пепла, обнажая мягкую белую горячую плоть. Усиленно дуешь, обмакиваешь в соль...
- А все-таки,- сказала я, между тем, как руки мои были всецело заняты картошкой,- Где это мы находимся? Что это - Ладиорти? Другое измерение?
Кашка хихикнул.
- Саенс фикшн,- сказал он,- Читать надо меньше.
- Да нет,- задумчиво произнес Виктор,- Вряд ли это можно назвать другим измерением. Если тебе так уж нужен термин, я бы употребил, пожалуй - другой слой.
- Мир слоист,- непонятно сказал Кашка.
- Сомневаюсь, чтобы что-то стало от этого понятнее,- заметил Дан. Он чистил картошку для себя и для Кашки с помощью перочинного ножика.
- Тебе нравится здесь? - негромко спросил Виктор.
- Да, конечно,- ответила я, не задумываясь. - Но я ничего не понимаю. Кто такие теппелы? Королева... Что мы делаем здесь?
Дан протянул Кашке очищенную картошину на кончике ножа. Кашка принял ее здоровой рукой, пробормотав: "Мерси, граф". Дан кивнул ему, затем медленно перевел на меня взгляд. Светлые странные глаза его и светлый камень в волосах блестели, отражая пламя.
- Ты понимаешь, -сказал он.- Но ты хочешь слов. А здесь важен язык сердца.
- Есть сознание,- говорил он,- Выше обычного, дневного сознания. Назови его Сверх-Я, назови его пятым принципом, интуицией, сердцем - оно выше трезвого разума. Это, если хочешь, сплав твоей логики и твоей любви, твоих высших чувств. Попробуй освободить его и им мыслить. Ты понимаешь меня?
- Да, - сказала я осторожно,- Я понимаю, кажется.
- Те, к кому ты испытываешь любовь, важны для тебя. То дело, которое считает главным твое сердце, важно для тебя. Если захочешь идти за нами - иди. Но никто не может принудить тебя к этому.