— Спасибо… — и протянул руку.
— Так вы в самом деле товарищ?
Скворцов потряс ему руку.
— Вы говорите, что подмастерий ваш на пристани? Пойду поищу…
И он вышел.
— Тьфу, — сплюнул сапожник, когда хлопнула наружная дверь, — не то шпик, не то товарищ — не поймешь!
Скворцов быстрыми шагами шел по улицам вымершего города.
III
Безумный прыжок в неизвестность
Большие стеклянные витрины не привлекали ни светом, ни товаром.
Шаги Скворцова гулко отдавались… Изредка приоткрывались ставни, обыватель с удивлением смотрел на храбреца.
Вот и пристань.
«Грозный» еще не уходил.
Море успокаивалось и только изредка большая волна набегала, стараясь слизать палубу…
Тщетные усилия! Она бесцельно разбивалась о борт старого транспорта…
Казалось — все спокойно…
Ушедшую русскую команду заменили иностранные матросы. Командовал иностранный капитан…
Сходни еще не были убраны.
У самых сходень стоял молодой парень лет 17-ти, мечтательно глядя на пароход.
— Не решили еще?
— Чего это? — обернулся парень.
— Хотите уезжать?
— Не-е-т, — протянул парень.
— Вы разве меня не узнаете? — спросил Скворцов.
— Узнаю!
— Я за вами — хочу свои ботинки получить.
— Что ж, можно!
— А они готовы?
— Готовы — только вот осталось…
Не успел договорить парень, как сходни стали подниматься, какой-то оголтелый офицер столкнул плечом парня, помчался к сходням, но поздно.
Упал в воду.
Заревел пароход… Побелела вода… Полетели брызги… Офицера не видно…
— Ха, ха, ха, ха… вот она, собачья смерть, — кричал, смеялся парень…
Но, видно, офицеру не суждено было погибнуть. Он схватился за поднимающийся якорь, дико, безумными глазами озираясь по сторонам.
На носу «Грозного» развевался трехцветный флаг. Пароход уходил…
В удобных каютах усердно крестились офицеры и их дамы, тогда как в трюме, в этой мерзости, грязи и духоте поместившиеся кое-как солдаты, понуря головы, молча переживали состояние людей, делающих безумный прыжок в неизвестность!…
IV
Неприятная неожиданность
Шикарный табль-д'от. Белоснежные накрахмаленные скатерти… Дорогая сервировка… Изысканные блюда гармонировали с вылощенными офицерами…
Цыганский хор страстно выводил «Час роковой»…
И когда последняя нотка цыганки замерла…
Прилизанный румынский оркестр заиграл фокс-трот.
Пары закачались, скользя по-утиному…
Пробки шампанского обстреливали потолок…
Бесстрастные глаза офицеров иностранного командования скользили по танцующим…
А старые графини и княгини в своих каютах вызывали души умерших, ища спасения своих майоратов в предсказаниях предков…
Так безумствовала отступающая белая братия…
Повисший на якоре офицер, переодевшись в другое платье, цедил слова.
— Я как Петроний! Я люблю народ, но не могу войти в гущу его… От них дурно пахнет! O-o-peule! — это ужасный институт…
— Ах, да, институт! — перебила его жена Хвалынско-го, — есть в этом Константинополе институт красоты?…
— Я не знаю… но красивые турчанки…
— О yes! — процедил бесстрастный англичанин.
Всю ночь напролет пьянство продолжалось…
Уже наступило утро…
Группа офицеров во главе с Хвалынским сошли в трюм произвести перепись трюмных пассажиров.
Люди поодиночке подходили к столу, называли свою фамилию.
К столу подошла молодая девушка.
Хвалынский посмотрел на нее:
— Как фамилия?
— Винокурова, Татьяна.
— Вы отправитесь в распоряжение моей жены…
— Я не могу… Я с женихом.
— Кто ваш жених?
— Дроздов.
Дроздов встал рядом с Таней Винокуровой.
— Она моя невеста…
Не успел Дроздов окончить фразы, как мясистая рука генерала Хвалынского шлепнула по лицу Дроздова.
Дроздов рванулся на Хвалынского.
Его схватили и оттащили от стола.
— Отобрать у всех оружие, — крикнул генерал Хва-лынский и ушел вверх по лестнице.
Солдаты молча сдавали оружие.
Дроздов схватил свою винтовку и выбросил в море.
Два жандарма подошли к Винокуровой, и она в сопровождении их вышла на палубу.
С этого дня началась служба Винокуровой у Хвалын-ских.
Вечером этого же дня офицеры пороли Дроздова шомполами.
Уныло созерцали тяжелую картину солдаты…
И ласково ухаживали за Дроздовым, когда он в лихорадке, с посиневшими рубцами на спине, покрытый шинелью, лежал на носилках.