Уже через сутки с половиной я очнулся. Чувства возвращались так же, как уходили — по очереди. Сначала информация во вновь запустившийся мозг начала поступать от терморецепторов, потом от тактильных, потом данные навалились, словно цунами, оглушая.
— Ох, черт! Щас блевану, — ужас, это скрипучее нечто мой голос?!
После получаса моих попыток вывернуть пустой желудок наизнанку, я уже более-менее пришел в себя. Вот теперь лежу, значит, на кровати. Один. На улице раннее утро. Холодно! Кое-как поднялся и сел, завернувшись в одеяло.
Вроде, комната моя: шкаф, деревянные панели на стенах, стол, стул, книжные полки, красивый медицинский фуин на потолке, капельница. Капельница? Проклятье! Все белье кровью заляпал, пока меня крючило от рвотных позывов!
— Ну, хоть не сдох. Спасибо тебе, мама, за заботу, — выдохнув, поблагодарил я пустоту.
Мицуко наверняка сейчас работает в той закусочной. И так она рисковала, появившись у меня. Светить чакрой ей сейчас ни к чему. Ладно, тогда нужно позаботиться о себе самому.
Пошатываясь, поплелся вниз. Нужно умыться и поесть. То есть, наоборот. То есть, просто пожрать и поспать!
Путешествие за перекусом не задалось еще с первого шага, когда подогнувшиеся ноги едва не одарили меня сломанным носом. К счастью, успел сгруппироваться. Дальше передвигался уже по стеночке, и то чуть не пересчитал все ступеньки на лестнице всем своим многострадальным телом. И, как кульминация перечня неудач, уже на полпути к кухне входная дверь затряслась от ударов.
— Открывай, Орочимару! Я знаю, что ты там! — твою мать!
— Джирайя, чтоб тебе всю жизнь за жабами подглядывать, — зло пробормотал я.
Эта сволочь не отвяжется теперь. Сенсор, мать его. На моем доме есть несколько печатей, закрывающих от бьякугана и сенсорных техник, но Джи как-то их обходит в последнее время. Сэннин, блин.
Совершив титаническое усилие над собой, повернул к двери и потопал к ней.
— Ну, чего приперся? — открыв дверь и сощурившись от яркого света, спросил я. — Ты вообще какого здесь делаешь? Ученика нашел что ли уже?
Блин, холодно! А это что такое белое кругом? Снег? Правда?! Круто.
— Ну ты… — обломал весь кайф от созерцания белоснежной Конохи Джирайя. — Если начал пить, то делай это не в одиночку! Сопьешься же!
— Ты о чем? — нахмурился я, изображая попытку понять этого блондинчика.
— Ты себя видел?! — возмутился саннин. — Глаза красные, мешки под глазами, бледный, как снег этот треклятый. Ты что, уже вторую неделю не просыхаешь?!
— А, не кричи, — вот же шумное создание. — Проходи, нечего холод в дом пускать. И о чем ты вообще?! Я работал, не пил. Не ел даже! Какое сейчас число?
— Двадцать первое января! — сердито и как будто с претензией заявил мне Джирайя.
— Ну вот! Всего сутки, как я в Конохе, позавчера только с задания явился. Так чего ты орешь-то?
— А, так ты после миссии такой? — мгновенно подобрел и разулыбался мой, неизвестно-каким-образом, друг. — Прости, я думал ты во все тяжкие пустился после того… ну… после такой потери.
Я честно несколько секунд смотрел на него, пытаясь понять, о чем Джирайя сейчас говорит. Не знаю, может я отупел, но что-то до меня не дошло.
— Слушай, Джи. Я зверски голоден и сейчас очень плохо соображаю. Давай я сначала поем, а потом начну врубаться в ход твоих мыслей. Ага?
— О, я тоже поел бы! — оживился он. — Эти путешествия что-то изматывают. Может, сходим снова в ту забегаловку?
М-м! Мясо на открытом огне!
— А у тебя деньги есть? — мгновенно одернул я себя.
— А… — завис блондин, видимо, рассчитывая, что платить буду я.
— Прости, у меня ничего нет! За задание еще не заплатили, — развожу руками.
— О, точно! Давай позовем Цунаде!
— Гениально! Пошли! — у нее точно никогда с платежеспособностью проблем не было.
Спустя пятнадцать минут мы вдвоем уже торчали перед воротами дома нашей Сенджу. В клановый квартал нас пустили, хоть и смотрели как-то косо. А вот в дом вламываться мы не рискнули. Даже Джирайя понимал, что стучать ногой в дверь дома Цунаде опасно для здоровья, она, в отличие от меня сейчас, живет не одна. Если мы чем-то не угодим ее бабушке, то будет очень плохо. Всем.
— Выходи, Цунаде! Я знаю, что ты там! — где-то я это уже слышал.
Тишина.
— Что-то не сработало, — говорю Джирайе.
— Хм. Цуна!..
— А?
Честно, я сначала не понял, что произошло. Помню, что Джи открыл рот, начал кричать, а потом он пропал из поля зрения! А потом я почему-то оказался лежащим на земле, а воздух из моей груди вышибло ударом под дых.
— Придурки! — зло прорычал нежный девичий голос.
— И я, тьфу, рад тебя видеть! — обрадовался саннин, отплевываясь от снега, который почему-то оказался у него во рту. — Э, Орочимару!
Джи, заметив, что я лежу и не могу встать, поднял меня.
— Спасибо, — искренне благодарю его, — сейчас у меня что-то вообще сил нет.
— Цунаде, ты что делаешь, а? — накинулся на девчонку мой друг. — Видишь, Орочи и так плохо, а ты его еще снежками закидываешь! У тебя вообще совести нет, да?
Так это она снежки так кидает?! Блин, а чувство, будто кто-то хорошенько так заехал мне в грудь!
— Ох-хо-хо, простите-простите, — донесся до нас нисколько не раскаивающийся глубокий женский голос. — Чуть-чуть переборщила, руки сами кинули снаряд на громкий звук.
У меня такое чувство, будто вся деревня с ума посходила. Я сейчас не в Цукуеми? Точно?
— Мито-сама, — поклонились мы с Джирайей бабушке нашей подруги, — доброго вам дня.
— И вам привет, Орочимару, Джирайя, — благосклонно кивнула нам в ответ Узумаки.
Она величественно шагала к нам навстречу. Белое кимоно с пушистым воротником почти терялось на фоне снега, но алые волосы и оби в тон им горели подобно факелу. Выражение лица было, как обычно, строгим, но в глубине темных глаз плясали задорные искорки. Прекрасна, как и десять лет назад, когда я впервые ее увидел. И не скажешь, что еще через десять лет она нас покинет.
— Что привело вас к нам? — спросила подплывшая к нам женщина. Точно, словно подплыла, за ней даже следов на снегу не оставалось!
— Сегодня замечательный день, — начал заливаться соловьем Джи, — редко нашу деревню можно увидеть в столь необычном наряде. Мы хотели позвать Цунаде-сан, чтобы вместе насладиться незабываемым видом, Мито-сама.
— Время ли сейчас для празднества, когда наступили смутные времена, — с сомнением произнесла Узумаки, склонив голову к плечу, отчего ее огромные серьги-талисманы заколыхались, словно на ветру.
— В темные времена особенно важно находить время для прекрасного, так как оно становится особенно ценным, — молодец, Джи, дави ее!
— Так же мы обсудим новую технику тайдзюцу, которая в перспективе имеет очень большой потенциал, — видя, что Мито все еще сомневается, решил добавить я свои пять копеек.
— Гм. Что ж, думаю сегодня Цу-тян можно немного отдохнуть.
— Спасибо вам большое, Мито-сама, — снова уважительно кланяемся.
— Ах, какие воспитанные молодые люди, — мне показалось, что джинчурики даже слезу пустила. — Бери пример, Цунаде!
— Бабушка! — возмущенно воскликнула Сенджу, раскрасневшись.
— Да, вы просто Сенджу, поэтому с вами так много хлопот, — вздохнула Узумаки и, уже обращаясь к нам, она попросила: — Позаботьтесь о моей внучке.
— Конечно, Мито-сама! — с готовностью воскликнул Жабий отшельник.
Что-то не нравится мне, как загорелись глаза у моего напарника. Чую получит он сегодня на орехи от Цунаде. Для профилактики. Все-таки Цу садистка, я это давно заметил. Меня только удивляет, с каким упорством Джи всякий раз стремится быть ею избитым. Может, он мазохист? У нас тут идеальная пара что ли?