– И ты потратила столько денег на наволочки? – изумился он тогда.
Лайла пообещала вернуть покупку в магазин, но следующие несколько дней была такой несчастной, что Джордж сдался и сказал, что она может оставить эти чертовы тряпки. Лайла расплакалась, принялась его благодарить, уверяя, что он самый лучший из мужей. Джордж просто купался в ее нежности.
– Спасибо, что пошла со мной сегодня, – поблагодарил он, кладя руку на ее бедро. – Мы должны были там появиться.
– Разумеется. Ты же на них работаешь.
– Директор по технике безопасности труда – это очень важная должность, ты же знаешь. У меня огромная ответственность, Лайла. Без меня Хойлы…
– Ты кормил кота?
– Я смешал консервы из банки с сухим кормом, как ты и сказала. И потом, моя работа на предприятии так же важна, как то, что делает Крис. А может быть, и важнее.
Лайла перестала играть с украшенным кружевом краем наволочки и посмотрела на мужа.
– Никто не сомневается в этом, Джордж. Я лучше других знаю об этом, потому что ты проводишь столько времени на заводе. – Она надула хорошенькие губки. – Я знаю, потому что, когда ты там, ты не со мной.
Улыбаясь, она стянула через голову ночную рубашку и игриво провела ею по груди Джорджа. Его маленький пенис напрягся.
– У тебя есть кое-что для Лайлы сегодня, а, Джордж? – промурлыкала она.
Ее рука скользнула в ширинку его трусов, и она постаралась доставить ему удовольствие. На это Лайла была мастерица. Когда Джордж принялся ласкать ее, Лайла застонала, словно получала огромное удовольствие от этой любовной игры.
Джордж решил, что ошибся. Возможно, он стал просто параноиком, воображает невесть что, ищет улики, доказательства того, чего никогда не было. Джордж Робсон был маленького роста, толстый, розовый. Крис Хойл был высокий, темноволосый и красивый. Он пользовался репутацией мужчины, получавшего любую женщину, которую он захочет.
Джордж лично знал мужчин на заводе, чей брак дал трещину или совсем развалился из-за того, что жены изменяли своим мужьям с Крисом Хойлом. Естественно, он не мог чувствовать себя спокойно, когда его Лайла оказалась так близко от известного бабника.
Робсон проработал на Хойлов двадцать лет. Он отдал им всего себя – свое время, свои силы, свою гордость. Но чем больше отдаешь таким людям, тем больше они берут. Они питаются людьми, жизнями, душами. Джордж давно это принял. Он с готовностью стал человеком, который согласен на все.
Но, господь свидетель, есть предел всему. Для Джорджа Робсона этим пределом была его жена.
Хафф спустился вниз по лестнице, одетый только в трусы-боксеры и старомодную полосатую майку. Он старался ступать неслышно, но ступени скрипели, так что к тому моменту, когда он оказался в холле первого этажа, Селма уже ждала его там, завернувшись в халат, слишком теплый для этого времени года.
– Вам что-то нужно, мистер Хойл?
– Немного уединения в моем собственном чертовом доме меня бы вполне устроило. Или ты все время прислушиваешься?
– Что ж, простите за то, что я беспокоюсь о вас.
– Я уже сотню раз тебе сегодня повторил, что со мной все в порядке.
– Вы не в порядке, вы просто держите себя в руках.
– Мы не могли бы продолжить этот разговор в другое время? Я в одних трусах.
– Я подбираю и стираю эти трусы. Или вы считаете, что, увидев вас в них, я упаду в обморок? И потом, вы выглядите очень мило.
– Отправляйся спать, пока я тебя не уволил.
С высокомерием примы-балерины Селма сделала пируэт в своем махровом халате и исчезла в задней половине дома.
Хафф долго не мог уснуть, ворочался с боку на бок в кровати. Его мозг не отключался никогда, даже когда он спал крепким сном. Как печи на его литейном заводе, серое вещество работало ночью с такой же интенсивностью, как и днем. Случалось, именно во сне Хафф решал самые острые проблемы. Он ложился спать с дилеммой, а утром просыпался с готовым решением, которое подсказало ему его активное подсознание.
Вот только на этот раз проблемы продолжали мучить и тревожить его, так что сон не шел. Стоило Хаффу закрыть глаза, как он видел свежую могилу Дэнни. Даже засыпанная цветами, она выглядела дырой в земле, и в этом не было ничего достойного.
Хаффу показалось, что стены его комнаты сдвигаются, смыкаются над ним, как земля над Дэнни, как потолок нависает над ним, словно крышка гроба с атласной обивкой. Хафф никогда не страдал клаустрофобией, тем более в собственном доме. И хотя поток воздуха из кондиционера был направлен на его кровать, простыни были влажными от пота и прилипали к телу.