Тут же явился проводник и провел их обратно на улицу, а потом и в караван-сарай, у входа в который грек порывисто сказал:
— В Вифлеем, братья, как советовал нам царь.
— Да, — воскликнул индус. — Дух пылает во мне.
— Да будет так, — сказал Балтазар с тем же жаром. — Верблюды готовы.
Они одарили распорядителя, сели в седла, узнали дорогу до Иоффских ворот и отправились. Стоило им приблизиться, как тяжелые створки распахнулись, и путники выехали на дорогу, по которой так недавно шел Иосиф с Марией. Выехав из Хинном на равнину Рефаим, они увидели свет, сначала слабый и ровный. Сердца их забились быстрее. Свет становился все ярче, они закрыли глаза, не выдерживая сияния, а когда смогли взглянуть снова, звезда, как те, что освещают небеса, но гораздо более близкая, медленно двигалась перед ними. Они воздели руки и закричали, ликуя:
— С нами Бог! С нами Бог!
Они повторяли эти слова всю дорогу, пока звезда, поднявшись над долиной за Мар Елиас, не встала над домом на склоне холма близ города.
КНИГА ВТОРАЯ
ГЛАВА I
Иерусалим под римлянами
Теперь мы переносим читателя на двадцать один год вперед, к началу управления Валерия Гратуса, четвертого имперского прокуратора Иудеи, — период, который останется в истории как предшествующий политическим волнениям в Иерусалиме, если не как само начало последнего этапа борьбы между евреями и римлянами.
В это время Иудея подверглась изменениям во многих отношениях, но более всего в политическом статусе. Ирод Великий умер в течение года, последовавшего за рождением Младенца, — при таких прискорбных обстоятельствах, что у христианского мира есть все причины видеть в этом Божью кару. Как все великие правители, отдавшие жизнь совершенствованию созданной ими власти, он мечтал о передаче трона и короны, об основании династии. По его завещанию, страна делилась между тремя сыновьями: Антипусом, Филиппом и Архелаем, последний из которых должен был унаследовать титул. Император Август признал завещание за одним только исключением: он отложил передачу титула Архелаю до тех пор, пока тот не подтвердит свои способности и лояльность, а тем временем назначал его этнархом и в этом качестве позволил править девять лет, после чего за неспособность подавить политические волнения сослал в Галлию.
Цезарь не удовлетворился удалением Архелая, но сумел самым чувствительным образом уязвить гордость народа и надменность обитателей Храма. Он понизил Иудею до римской провинции и присоединил к сирийской префектуре. Таким образом, от царя город перешел в руки второстепенного чиновника — прокуратора, который мог обращаться к римскому двору только через легата Сирии, чья резиденция находилась в Антиохе. Чтобы сделать удар еще более чувствительным, прокуратору не было позволено жить в Иерусалиме — местом его правления стала Цезария. Однако самым унизительным, самым изощренным ходом было то, что более всего на свете презираемую Самарию присоединили к Иудее как часть той же провинции! Сколь жалки были фанатики-сепаратисты или фарисеи, когда их толкали локтями и насмехались над ними при прокураторе последователи Геризима!
Под этим дождем несчастий одно, только одно утешение оставалось униженному народу: первосвященник жил во дворце Ирода на площади Рынка и держал там подобие двора. Нетрудно оценить, к чему на самом деле сводилась его власть. Решение вопросов жизни и смерти подданных было передано прокуратору. Правосудие осуществлялось именем и в согласии с декреталиями Рима. Но еще более знаменательно то, что часть царского дворца была отведена для размещения имперского сборщика налогов, его помощников, регистраторов, мытарей, информаторов и шпионов. Мечтателям о будущей свободе оставалось только успокаивать себя тем, что главным владельцем дворца был все-таки еврей. Само его присутствие напоминало о заветах и обещаниях пророков, о временах, когда Иегова правил племенами через сынов Аарона; это помогало им терпеливо ждать, когда придет сын Иуды, который станет править Израилем.
Иудея была римской провинцией более восьмидесяти лет — время более чем достаточное для изучения цезарями идиосинкразий этого народа — достаточное, по крайней мере, для осознания, что евреями, при всей их гордости, можно спокойно управлять, если уважать их религию. Но Гратус избрал иной курс: чуть ли не первым его официальным актом было смещение Анны с поста первосвященника и назначение Шмуеля, сына Фабуса.