Первым побуждением было бежать; но куда? Для этого нужны крылья. Тирза с полными ужаса глазами вцепилась в его руку.
— Иуда, что это значит?
Там избивали слуг — и мать! Не ее ли голос он слышал?
Собрав остатки воли, он сказал:
— Жди меня здесь, Тирза. Я спущусь, узнаю в чем дело и вернусь к тебе.
Голос прозвучал не так уверенно, как хотелось. Сестра прижалась теснее.
Яснее, пронзительней, не оставляя места сомнению прозвучал крик матери. Он не колебался более.
— Тогда идем вместе.
Галерея у подножия лестницы была забита солдатами. Другие солдаты с обнаженными мечами носились по помещениям. В одном месте несколько женщин, сбившись в кучу, на коленях молили о пощаде. В стороне другая женщина в изорванной одежде и с упавшими на лицо длинными волосами вырывалась из рук легионера, который прилагал все силы, чтобы удержать ее. Крики этой жертвы были самыми пронзительными, сквозь весь шум внизу они долетели до крыши. К ней бросился Иуда, и прыжки его были подобны полету. «Мама, мама!», — кричал он. Мать протянула руки, и он почти коснулся их, когда был схвачен и оттащен в сторону. Кто-то громко произнес:
— Это он!
Иуда обернулся и увидел — Мессалу.
— Этот? — удивился высокий легионер в великолепных доспехах. — Да ведь он — мальчишка.
— Боги! — ответил Мессала, не забывая тянуть слова. — Новая философия! Что сказал бы Сенека на предположение, что лишь состарившись, можно научиться смертельной ненависти? Ты получил его, мать и сестру — это вся семья.
Любовь к ним заставила Иуду забыть о ссоре.
— Помоги им, о мой Мессала! Вспомни наше детство, и помоги им. Я, Иуда, молю тебя.
Мессала сделал вид, что не слышит.
— Больше я здесь не нужен, — сказал он офицеру. — На улице сейчас интереснее. Эрос мертв, Марс на царстве!
С этими словами он исчез. Иуда понял и со всей горечью души взмолился:
— В час мести твоей, Господи, да будет моей рука, которая ляжет на него!
Невероятным усилием ему удалось приблизиться к офицеру.
— Господин, женщина, которую ты слышишь, моя мать. Пощади ее, пощади мою сестру. Бог справедлив, он отплатит милосердием за твое милосердие.
Казалось, человек был тронут.
— Женщин в Крепость! — крикнул он. — Вреда не причинять — я проверю, — потом к державшим Иуду, — связать руки и на улицу. Он не уйдет от наказания.
Мать увели. Маленькая Тирза, в домашней одежде, отупевшая от страха, безвольно шла за солдатами. Иуда проводил их последним взглядом и закрыл лицо руками, будто навеки запечатлевая в памяти эту сцену. Быть может, он плакал, но никто не увидел слез.
В эти минуты с ним происходило то, что с полным правом может быть названо чудом жизни. Проницательный читатель уже понял, что молодой еврей был чувствителен почти до женственности — обычный результат жизни в любящем и любимом окружении. Если в его натуре и были более грубые элементы, до сих пор ничто не пробуждало их. Временами его тревожили уколы тщеславия, но это были только мимолетные мечты ребенка, гуляющего по морскому берегу и увидевшего красавец-корабль. Теперь же, чтобы понять происходящее в душе Бен-Гура, нужно представить привыкшего к почитанию идола, сброшенного с пьедестала и лежащего среди обломков своего прекрасного мирка. Однако ничто не указывало на перемену, когда он поднял голову и протянул руки, давая связать их; лишь купидонов изгиб покинул его губы. В это мгновение он расстался с детством и стал мужчиной.
Во дворе пропела труба. Галереи немедленно очистились от солдат, многие из которых, не решаясь стать в строй с награбленным, бросали на пол свою добычу.
Мать, дочь и всю челядь вывели из северных ворот, обломки которых загромождали проход. Когда вывели и лошадей вместе с прочим домашним скотом, Иуда начал понимать масштаб мести прокуратора. Ничто живое не должно было оставаться в обреченном доме. Если в Иудее найдется еще отчаянная душа, чтобы покуситься на римского правителя, кара, обрушившаяся на княжескую фамилию Гуров, послужит ей предостережением, и пустой дом должен напоминать об этой каре.
Офицер ждал, пока установят временные ворота.
Бой на улице почти прекратился, и только облака пыли над крышами указывали, где еще продолжается сопротивление. Почти вся когорта стояла, отдыхая; вид ее не стал менее блестящим.
Не думая уже о себе, Иуда был равнодушен ко всему, за исключением арестованных, среди которых тщетно искал мать и Тирзу.
Вдруг с земли поднялась женщина и бросилась к воротам.
Охранники попытались схватить ее, но безуспешно. Беглянка подбежала к Иуде и, упав, обхватила его колени. Грубые, покрытые пылью волосы упали ей на лицо.