– Мир вам, – сказала одна из них. – Ночь близко, пора кончать.
– Говорят, родился Христос, – отозвалась другая и приготовилась рассказывать.
Любопытно было посмотреть на оживление, которое выразилось на лицах работниц. Перевернув тазы, они быстро превратили их в сиденья.
– Христос! – вскричали слушательницы.
– Да, говорят, что Он.
– Кто же говорит?
– Да все.
– А верят-то все ли?
– Сегодня к вечеру три человека через Кедронский поток выехали на Сихемскую дорогу, – обстоятельно, дабы уничтожить всякое сомнение, начала рассказ одна из женщин. – Они ехали на совершенно белых и таких высоких верблюдах, каких в Иерусалиме и не видали. Путники эти – люди знатные и богатые. Пряжки на их седлах были золотые, а серебряные колокольчики звучали, как настоящая музыка! По-видимому, они пришли издалека. Один из них обращался даже к женщинам и детям с одним неизменным вопросом: "Где Царь иудеев?" Никто не понимал, чего они хотят. Так проходили они, говоря: "Мы видели Его звезду на востоке и пришли поклониться Ему". В воротах они обратились с тем же вопросом к римлянину. Он же, понимая не более простонародья, направил их к Ироду.
– Где же они теперь?
– В канне. Множество народу идет посмотреть на них.
– А кто они?
– Никто не знает. Говорят, что это персидские мудрецы-гадатели по звездам, а может быть, пророки вроде Илии и Иеремии.
– Кого же они разумеют Царем иудеев?
– Христа. Он будто бы только что родился.
Одна из женщин засмеялась:
– Если я Его увижу, я уверую в Него.
Другая последовала ее примеру:
– И я также, – сказала она, – если увижу, что Он воскрешает мертвых, уверую.
Третья спокойно заметила:
– Давно уже предвещали Его пришествие. Для меня достаточно было бы увидеть, что Он исцелил хотя бы одного прокаженного.
Так в разговорах они просидели до самого наступления ночи, когда холодный воздух разогнал их по домам.
Вечером во дворце на Сионской горе состоялось собрание приблизительно пятидесяти лиц, никогда не собиравшихся иначе как по приказу Ирода, и то когда последнему требовались разъяснения каких-либо запутанных мест еврейской истории и права. Короче, это было собрание наиболее известных своей ученостью учителей и первосвященников, спокойных и мягкоречивых философов-стоиков, социалистов ессеев, саддукеев и фарисеев. Собрание состоялось в одном из внутренних залов дворца, украшенном в римском стиле. Мозаичный пол был выложен мраморными плитами в виде шахматной доски, стены без окон украшали фрески с панелями шафранно-желтого цвета. Диван с подушками занимал середину комнаты и имел форму буквы U, обращенной раскрытым концом ко входной двери. В излучине дивана помещался большой бронзовый треножник изящной работы с инкрустацией из золота и серебра, над ним с потолка спускалась люстра с семью светильниками.
На диване сидели люди, по большей части почтенных лет. Бороды обрамляли их лица с крупными носами, большие черные глаза были резко оттенены черными бровями. Держали они себя с достоинством, подобно патриархам. Словом, это было заседание синедриона.
Человек, сидевший перед треножником во главе дивана, имея по обеим сторонам остальных присутствующих, был, очевидно, главой собрания и потому наиболее заслуживает внимания читателя.
Он был высокого роста, но страшно сморщенный и сгорбившийся. Его белое платье складками спадало с плеч, не обнаруживая никаких намеков на мускулы. Руки, наполовину скрытые шелковыми рукавами, покоились на коленях. Когда он говорил, большой палец правой руки по временам конвульсивно вздрагивал, и казалось, что это было единственное движение, на которое он способен. Но голова его была великолепна. Редкие волосы, как тонкие серебряные нити, обрамляли его затылок; на широком, совершенно обнаженном черепе кожа была ослепительна: виски глубоко впали, отчего лоб резче выступал вперед, словно неприступная скала; глаза были бесцветны и тусклы; нос приплюснут; вся нижняя часть лица закрыта длинной почтенной бородой, как у Аарона. Таков был вавилонянин Гиллель! В Израиле ученые давно сменили пророков, он же считался первым по своей учености во всем, кроме божественного откровения. Хотя ему было уже 106 лет, он все еще состоял главой большого училища.
Шли дебаты, но в описываемый момент собрание уже пришло к решению, и каждому, по-видимому, хотелось отдохнуть. Почтенный Гиллель позвал юного слугу.
– Поди скажи царю, мы готовы дать ему ответ.
Мальчик поспешно удалился.
Спустя некоторое время в помещение вошли два офицера и встали по обе стороны дверей. За ними медленно появился старик поразительной внешности, одетый в опушенную багрецом пурпурную мантию, охваченную в талии золотым поясом такой тонкой работы, что он сгибался, как кожа. Пряжки башмаков искрились драгоценными камнями. Узкий филигранный венец красовался над тарбушем из нежнейшего бархата. Вместо печати с его пояса свешивался кинжал. Старик шел прихрамывая, тяжело опираясь на посох. Он направился прямо к дивану, все время смотря в пол, потом, как бы вспомнив, что он перед собранием, и пробуждаясь в его присутствии, выпрямился и надменно обвел глазами собрание, как будто подозревая во всех присутствующих своих врагов. Мрачен, подозрителен и грозен был его взгляд. Таков был Ирод Великий – с телом, изнуренным болезнями, с совестью, запятнанной преступлениями, с богато одаренным умом, с душой, родственной кесарю. Уже шестидесятисемилетним стариком он бдительно охранял свой трон и был безжалостным деспотом.
В собрании произошло общее движение: одни приветствовали его салямом, другие почтительно преклоняли колено, причем руки прикладывали к бороде или груди.
Осмотревшись, Ирод приблизился к треножнику.
– Ответ! – сказал царь с величавой простотой, обращаясь к Гиллелю и опираясь обеими руками на свой посох. – Ответ!
Глаза патриарха кротко засветились: подняв голову и глядя прямо в лицо вопрошавшему, он отвечал, сосредоточивая на себе все внимание присутствующих.
– О царь, да будет с тобой мир Бога Авраама, Исаака и Иакова! – так начал он и затем продолжил:
– Ты спросил нас о том, где должен родиться Христос?
Царь утвердительно кивнул головой. Его злые глаза были по-прежнему устремлены на Гиллеля.
– Слушай же, царь: говоря от себя и от лица всех присутствующих братьев, я утверждаю, что Христос родится в Вифлееме Иудейском, ибо так написано у пророка: "...И ты, Вифлеем, земля Иудина, ничем не меньше воеводств Иудиных, ибо из тебя произойдет Вождь, Который упасет народ Мой, Израиля"[14].
Лицо Ирода было неспокойно, глаза его блуждали. Он думал. Все затаили дыхание. Наконец, он повернулся и вышел из комнаты.
– Братья, – сказал Гиллель, – мы можем разойтись.
Присутствующие поднялись и стали расходиться.
– Симон, – сказал снова Гиллель.
Человек лет пятидесяти, но по виду совершенно юноша, откликнулся на его голос и подошел к нему.
– Дай мне твою руку, пойдем к носилкам.
Сильный человек наклонился, старик дряблыми руками оперся на него и, встав, колеблющимися шагами направился к двери. Так удалились знаменитый Гиллель и Симон, его сын, наследник мудрости, учености и сана своего отца.
Позже вечером волхвы лежали в льюине канны. Камни служили им изголовьями. Наблюдая мерцание звезд, они мечтали о предстоящем: "Как это должно случиться? Как это сбудется?" Они уже достигли Иерусалима: они заявили о рождении Христа, они искали Его, все свои упования возлагая на Святого Духа.
Волхвы еще пребывали в мечтаниях, как вдруг вошел человек и, остановившись у входа, заслонил им свет.
– Проснитесь! – сказал он. – Я явился к вам с неотложным поручением.
Все поднялись.
– От кого? – спросил египтянин.
– От царя Ирода.
Всех бросило в дрожь.
– Ты управляющий канны? – робко спросил Валтасар.
– Да.
– Чего желает от нас царь?
– Он сам сообщит вам. Посланник его за воротами.
Они поднялись, надели сандалии, облеклись в плащи и вышли навстречу посланнику.
– Приветствую вас, да будет над вами мир. Прошу вас меня простить: мой властелин, царь, послал меня к вам, чтобы пригласить вас во дворец, где он желал бы переговорить с вами наедине.