И все-таки для миллионов евреев со всего мира эта пустынная и унылая земля, к которой они обращали свои молитвы и надежды, была страной их мечты. К ней тянулась тоненькая ниточка молодых иммигрантов — тщедушных, не привыкших к ручному труду, ничего не понимающих в земледелии. Но в них жила наивная вера, их толкали вперед неукротимое стремление и готовность к любым жертвам. Они гибли от непосильной работы, малярии и голода. Многие из уцелевших клялись с первым же пароходом покинуть эту неблагодарную землю. Впоследствии Бен-Гурион вынужден был признать, что девять из десяти иммигрантов второй Алии[1] вернулись обратно. Что бы ни утверждали профессиональные сионисты, но легендарное возвращение на землю Израилеву совершили не тысячи первопроходцев, а всего лишь несколько сотен (а порой они исчислялись десятками) молодых, в лохмотьях, хилых и полуголодных оборванцев. История о возвращении целого народа есть не что иное, как миф, попытка исказить действительность, которая была и намного проще, и намного героичнее.
7 сентября 1906 года день выдался жарким и влажным. Радостно возбужденный, сгорающий от нетерпения Давид наконец-то ступает на Землю Обетованную. Несколько человек пришли его встречать. «Здесь еще хуже, чем в Плоньске», — думает Давид, открывая для себя Яффу. Обшарпанные фасады домов, непролазная грязь, шумная толпа бездельников-оборванцев приводят его в ужас. Вот как он описывает это: «Толстые арабы группами сидят около своих повозок, а между ними — жалкая, убогая еврейская лавка». Его хотят устроить в маленьком отеле в еврейском квартале, но он отказывается: «Я не останусь в Яффе даже на одну ночь! Это не может быть страной Израилевой! Еще до захода солнца я уеду в Петах-Тикву!».
Тем же вечером четырнадцать молодых людей, среди которые Рахиль Нелкин и Шломо Земах, двинулись к поселению. «Мы пошли туда пешком, — расскажет потом Рахиль, — потому что в это время дилижансов уже не было. Мы шли через апельсиновые рощи и один юноша прыгал и танцевал от радости». Когда взошла луна они вошли в Петах-Тикву («Врата надежды»). Тихая и прекрасная ночь завораживает юного Грина. Он все время открывает для себя что-то новое. Вот странный звук долетел со двора фермы — ему объясняют, что это рев осла: «Я никогда в жизни не видел осла и понятия не имел, как он ревет». Его пугает необычное тявканье, доносящееся издалека, но его успокаивают: «Так лают лисы на виноградниках». Таинственные шумы, которые то и дело нарушают ночную тишину, воспринимаются как звуки дивной симфонии. Он не спит: «Всю ночь я не сомкнул глаз и долго сидел, глядя в новое для меня небо…». Так стала реальностью первая часть его мечты.
Назавтра Давид Грин и Шломо Земах снимают комнату. С самой зари Давид работает на апельсиновых плантациях Петах-Тиквы, засыпая навозом лунки, предназначенные для посадки новых деревьев. «Работа нелегкая, — пишет он отцу, — и требует много терпения и усердия, особенно для тех, кто никогда не занимался ручным трудом (а таких здесь большинство). Под палящим солнцем пытаемся разбить красную глину. Пот льет ручьями, руки покрыты мозолями и ссадинами и кажется, что от усталости вот-вот отвалятся. А хозяин или его управляющий стоят рядом и кричат «Yalla!» (Быстрее!)».
Давид решил заняться земледелием как исконным делом еврейского народа. «Победа труда» — стало девизом молодых. «Только две категории трудящихся смогут закрепиться на этой земле, — пишет он, — те, кто обладает железной волей, и те, у кого хватит сил, то есть молодые крепкие люди, которые привыкли к тяжелому физическому труду». Он соглашается на эту изнурительную работу, старается не поддаться усталости, но через несколько недель заболевает малярией, страшной болотной лихорадкой, и впадает в отчаяние. Заключение осмотревшего его доктора Штейна не оставляет никаких надежд: «Здесь вам ничто не поможет. Уезжайте отсюда!». Несмотря на мрачный прогноз, он решает остаться и всю свою жизнь будет страдать от приступов малярии.
После малярии он с горечью познает, что такое голод: «Я больше страдал от лихорадки и голода, чем работал. Все вместе — работа, малярия и голод — были новы и интересны для меня. Ведь ради этого я и приехал на землю Израилеву». Каждый день, если работы нет, но в кармане осталось немного денег, он покупает себе одну-единственную pitta (плоская арабская лепешка), которую ест вечером — медленно и тщательно пережевывая, чтобы обмануть чувство голода. Бывали дни, когда не было и этого.