Эта военная вылазка вызывает резкую эскалацию напряжения между Израилем и Египтом. Египетское руководство опасается, как бы враг не готовился к массовой атаке. Впоследствии Насер заявит, что «ночь кошмаров» в Газе вынудила его принять два решения с тяжелыми последствиями: создать диверсионные отряды смертников для проведения рейдов на территорию Израиля в районе Газа и закупить в большом количестве современное вооружение. Нападение на базу в Газе он расценивает как «поворотный момент» в египетско-израильских отношениях, который уничтожил всякую надежду на мир. Однако тщательный анализ политической и военной обстановки того времени позволяет усомниться в достоверности такого простого объяснения. В действительности, событие, побудившее Насера обратиться за поддержкой к странам Восточной Европы и закупать вооружение за «железным занавесом», произошло в Багдаде 24 февраля 1955 года, за четыре дня до нападения израильтян на египетскую военную базу в Газе. Речь идет о подписании договора между Турцией и Ираком — основном моменте Багдадского пакта, который при участии Великобритании и с благословения США станет «западным заслоном» против советской экспансии. Насер всегда был ярым противником этого договора, заключение которого вынудило его изменить свою политику. Нападение на Газу только ускорило поиск Египтом новых союзников и новых поставщиков оружия.
Вернувшись на пост главы министерства обороны, Бен-Гурион направляет все свои силы на увеличение военной напряженности не с целью спровоцировать расширенный конфликт, а, наоборот, в надежде его предотвратить. Он полагает, что если Израиль будет должным образом отвечать на провокации, Египет испугается и станет вести себя более сдержанно. Однако после рейда израильских парашютистов инциденты в секторе Газа заметно участились. В ночь на 24 марта вооруженные люди переходят границу и, минуя иммигрантские поселения в северной части Негева, продвигаются на пятнадцать километров в глубь израильской территории. Вдали слышатся пение и смех: это курдские иммигранты из деревни Патиш празднуют свадьбу на открытом воздухе. Террористы подходят ближе и внезапно бросаются вперед, поливая автоматными очередями и забрасывая людей гранатами. В секунды радость сменилась ужасом, криками боли и отчаяния. Один из деревенских полицейских обращает нападавших в бегство. Когда воцаряется спокойствие, подводят итог: один человек убит и двадцать два ранены. Одни жители деревни, замерев, стоят в луже крови; другие, обезумев от страха, разбежались в разные стороны.
Вскоре после этой трагедии один известный журналист спрашивает Бен-Гуриона, почему он одобрил политику репрессий. Старик отвечает, что одна из причин — это стремление устрашить врага.
«Но есть и другая причина, — добавляет он, — причина нравственная и воспитательная. Посмотрите на этих евреев. Они приехали из Ирака, Курдистана, из Северной Африки. Они приезжают из стран, где их кровь осталась неотмщенной, где разрешалось жестоко обращаться с ними, мучить их и бить… Они всегда были… беспомощными жертвами… Мы должны показать им, что… у еврейского народа есть государство и армия, которые не допустят, чтобы с ними и впредь обращались так же грубо… Мы должны дать им возможность разогнуть сгорбленные страхом спины… и доказать, что их мучители не останутся безнаказанными, что ответственность за их жизнь и безопасность берут на себя граждане независимой страны».
Нападение на свадьбу в Патише глубоко возмутило Бен-Гуриона. 25 марта он предлагает Моше Шарету план, последствия которого невозможно предугадать: немедленное проведение боевой операции «для изгнания египтян их сектора Газа». Шарет возражает, но министр не сдается и выносит проект на обсуждение кабинета. Некоторые, как и Шарет, возражают против проекта, объясняя это политическими и военными причинами, другим явно не понравилось бы внедрение на израильскую территорию значительного числа арабов. 3 апреля план, вынесенный на голосование, не принят большинством голосов. Бен-Гурион и его сторонники внезапно оказались в меньшинстве. В течение нескольких месяцев Старику придется сдерживать себя и подчиняться воле коалиции умеренных во главе с Шаретом.
То, что план не был принят, задушило в самом зародыше милитаристские идеи Бен-Гуриона и положило конец хрупкому перемирию между ним и Шаретом. Их взаимоотношения ухудшаются, а разногласие становится общеизвестным, когда Старик весьма агрессивно выступает в защиту позиций, противоречащих убеждениям премьер-министра. Когда взбешенный Шарет напоминает, что неоднократно просил его строить свои выступления по-иному, он парирует: «Я выступил не так, как ты советовал, потому что слова, которые тебе хотелось бы услышать, мне не по душе». Чувство обиды, охватившее премьер-министра, нарастает еще и потому, что Бен-Гурион не скрывает своих намерений, которые с полной откровенностью излагает своему оппоненту: