Его закат не станет, как это обычно бывает, незаметной и медленной формой деградации. Напротив, он произойдет в течение шести дней — пока длится война. Накануне начала боевых действий Старик является символом сопротивления Израиля противнику, желанным главой государства, который приведет его к победе. Когда война закончится, он превратится в обычного государственного деятеля на пенсии, в старика, который отжил свое. Суровую битву за Израиль проведут и выиграют другие.
Вечером 4 июня Бен-Гуриону горько от собственной беспомощности и чувства, что его намеренно держат в стороне. Весь день со все возрастающим нетерпением он ждал прихода Моше Даяна, который должен был сообщить ему, какие решения принял кабинет. «В десять часов вечера я лежал на постели и читал… В дверь постучали и я встал, думая, что это Даян. К моему удивлению, это был Хаим Исраэли, глава канцелярии министра обороны». Исраэли сообщает, что Даян прийти не сможет, поскольку у него совещание с Эшколем.
«Боевые действия, вероятно, с воздуха было решено начать на следующий день. Но Моше готов зайти ко мне на пять минут. Я сказал Хаиму, что ему незачем беспокоиться, поскольку за пять минут я не сумею объяснить ему ситуацию… Я не могу безоговорочно поддержать завтрашнюю операцию, не зная, что обсуждалось нами с руководителями Америки и Англии…. Меня беспокоят меры, которые вы намерены предпринять. Моше дважды повторил мне, что хочет оставаться со мной «на связи». Ни к чему оставаться «на связи» после того, как роковой шаг сделан».
5 июня война — это будет Шестидневная война — начинается. Бен-Гурион в ярости:
«Я убежден, что это большая ошибка, — пишет он в своем дневнике. — Им следовало бы предупредить Вашингтон и Лондон о том, что мы готовы перейти к действию, если пролив не будет открыт. Сегодня утром Даян прислал ко мне генерала, чтобы предупредить меня о начале боевых действий. В этом не было необходимости».
Однако его настроение улучшается, когда он узнает о проведенных с блеском воздушных атаках, которые буквально смели египетскую авиацию.
На второй день войны он справляется у Исраэли о положении на северном фронте. «Сирийцы разбушевались, — отвечает тот, — но Моше их пока не трогает, чтобы потом нанести удар». Свой ответ Бен-Гурион записывает в дневник: «Надо было сделать это сразу же, поскольку от них страдают находящиеся рядом с границей киббуцы и их надо защитить. Я сказал Исраэли, что хотел бы встретиться с Данном, как только у него будет время». Но времени у Даяна нет — ни в этот день, ни в последующие, и Старику приходится довольствоваться рапортами, которые ему принесли служащие министерства обороны.
Утром 9 июня он слышит официальное сообщение о том, что Сирия согласилась прекратить боевые действия и что, таким образом, война закончена. Но чуть позже он узнает, что бои продолжаются. Не выдержав, он звонит прямо Даяну. «Почему не нанести сирийцам роковой удар? Сирийцы воюют отчаянно, и нам пришлось сконцентрировать значительные силы, чтобы их победить. Почему и кем было нарушено перемирие?» — волнуется Старик. Даян молчит. «Для ответа этого достаточно», — пишет Бен-Гурион, который понял, что перемирие нарушил Израиль. Старик: в бешенстве До сего дня он изводил Даяна, убеждая атаковать Голанские высоты, но после заключения перемирия era планы изменились и он стал возражать против новых боевых действий. Вечером 9 июня к нему приезжает помощник министра обороны и сообщает о согласии Сирии; прекратить боевые действия и о намерении Даяна рано утром атаковать Голанские высоты.