У Грина четверо сыновей. Третий из них, Виктор, глубоко привязанный к Цви Ариэлю и разделяющий его убеждения, считает себя духовным наследником отца. Как и отец, он образован, ярый приверженец иврита и активный член «Общества друзей знания и Торы». Как и отец в последние годы жизни, он становится юристом и «одним из двух еврейских адвокатов в городе». На самом деле он является судебным писцом с правом исполнения обязанностей стряпчего. Эта должность позволяет ему завязать тесные связи с русскими и польскими властями и занять ведущее место среди городских евреев.
Виктор Грин высок, элегантен, его удлиненное лицо украшают усы и императорская бородка. Уделявший большое внимание собственной внешности, он становится первым евреем в городе, кто отказался от традиционной одежды. Он носит редингот, жесткий воротничок, облегающий жилет и галстук-бабочку. В раннем возрасте он женился на своей дальней родственнице Шейндал Фридман, единственной дочери землевладельца, подарившего молодоженам два деревянных дома с большим садом между ними в конце улицы Коз. Мать Давида Грина, «невысокая женщина с резкими чертами лица», вероятно, не отличалась здоровьем, поскольку шестеро из рожденных ею одиннадцати детей умерли вскоре после своего появления на свет.
На первом этаже одного из своих домов уютно проживает семья Гринов. Второй этаж занимает другая семья, взявшая на себя не только заботу о коровах и иной живности, но и все хлопоты, связанные с уборкой дома и приготовлением еды. Положение Виктора обязывает его время от времени ездить в Варшаву, за шестьдесят километров от Плоньска, но в основном жизнь течет спокойно и мирно. Он занимает одно из ведущих мест в общине и исполняет свои религиозные обязанности в «новой синагоге», доступ в которую разрешен только самым богатым и самым уважаемым жителям города.
Удивительно, как этот оплот общества оказался захвачен безумной идеей «Любящих Сион». Однако уязвимость Виктора проявилась еще в годы его юности, когда в нем поселилась любовь к земле Израилевой. Он становится одним из первых участников созданного в 1884 году движения «Любящие Сион», превращая свой дом в центр проведения собраний городского отделения. Там «Любящие Сион» наивно мечтали о «Возвращении», произносили вдохновенные речи о сионизме, читали назидательные стихи и клялись в верности земле предков. Именно здесь спустя два года после образования «Ховевей-Цион» («Любящие Сион») Шейндал Грин родила своего четвертого выжившего сына — Давида Иосифа.
Похожий на мать, Давид растет щуплым и хилым мальчиком. Друзей-ровесников у него почти нет и он редко выходит из дому поиграть на улице. Вдобавок ко всему у него непропорционально большая голова, и это очень беспокоит отца, который везет ребенка на консультацию к специалисту в соседний с Плоньском город. Врач, ощупав череп мальчика, заверяет отца, что никаких оснований для беспокойства нет. Более того, он берет на себя смелость предсказать, что сын Виктора Грина станет большим человеком. Шейндал, чрезвычайно набожная, тут же делает вывод, что ее Дувид станет доктором права и великим раввином.
Именно к этому молчаливому, самому любимому из своих сыновей Шейндал испытывает особое чувство. Не потому, что восхищается его умом, а потому, что чувствует, как он нуждается в ней. Хрупкий и болезненный, он страдает от частых головокружений и обмороков. Беспокоясь о его здоровье, она оставляет детей и едет с Давидом на все лето в деревню. Мальчик, не особенно ладивший с братьями и сестрами, все больше сближается с матерью. Она умирает при родах, и для него, одиннадцатилетнего, ее смерть становится страшным ударом, с которым трудно смириться. «Каждую ночь я видел маму во сне, — напишет он позже, — я говорил с ней и все время спрашивал: «Почему ты не дома?». Мне понадобились долгие годы, чтобы развеять свою тоску».