Эсэсовец поднял на лоб очки, и Кауфманн увидел самые темные и самые холодные глаза, какие ему приходилось видеть в своей жизни.
— Я Мартиньи. Майор британской армии. Служу в SOE.
— Так вот вы какой, Мартиньи. — Кауфманн поморщился от боли. — Ваш немецкий превосходен. Само совершенство.
— Так и должно быть. Моя мать немка, — сказал Мартиньи.
— Давно надеялся с вами встретиться, но при других обстоятельствах, — признался Кауфманн.
— Не сомневаюсь. Мне тоже этого хотелось довольно давно. Фактически, с тысяча девятьсот тридцать восьмого. В том году вы были капитаном в штабе гестапо в Берлине. Вы арестовали молодую женщину по имени Роза Бернштейн. Возможно, вы даже имени ее не помните.
— Я очень хорошо ее помню, — возразил ему Кауфманн. — Она была еврейкой и работала в социалистическом подполье.
— Мне рассказывали, что когда вы закончили с ней работать, она уже не могла самостоятельно выйти на расстрел.
— Неправда. Никакого расстрела не было. Ее просто повесили в третьем подвале. Стандартная процедура. Кем она вам приходилась?
— Я ее любил. — Мартиньи поднял пистолет.
— Не делайте глупости, Мартиньи! — закричал Кауфманн. — Всегда можно договориться. Я могу спасти вам жизнь, верьте мне.
— Неужели? — сказал Гарри Мартиньи и выстрелил ему между глаз, мгновенно убив.
Он снял со стенда тяжелый мотоцикл и поехал прочь. Он полностью контролировал себя, несмотря на совершенное им только что. Никаких эмоций, ничего. Беда в том, что это не вернуло Розы Бернштейн, как ничто не могло ее вернуть.
Он мчался по сельским дорогам в течение часа, держа направление на запад. Наконец, он свернул на очень узкую дорожку, по обеим сторонам которой росла такая высокая трава, что почти смыкалась над ней. В конце дорожки стоял посреди двора обветшалый фермерский дом. Некоторые окна разбиты, недоставало черепицы на крыше. Мартиньи слез с мотоцикла, поднял его на стенд и пошел к двери в дом.
— Эй, Пьер, открой! — Он подергал ручку и постучал кулаком. Дверь открылась так резко, что он упал на колени. Дуло Вальтера уперлось ему в лоб. Человеку, державшему пистолет, было около сорока. Он был одет как французский фермер: берет, вельветовая куртка и джинсы, но его немецкий не оставлял сомнений.
— Пожалуйста, майор Мартиньи, встаньте и очень медленно войдите внутрь. — Он сопроводил Мартиньи по коридору в кухню. Пьер Дюваль сидел у стола, привязанный к стулу, во рту кляп из носового платка, глаза дикие, лицо в крови. — Руки на стену, ноги в стороны, — приказал немец и профессионально обыскал Мартиньи, освободив его от «Шмайсера» и маузера. Потом он подошел к допотопному телефону на стене и дал оператору номер. Спустя некоторое время, сказал: — Шмидт? Он появился. Мартиньи. — Он кивнул. — Хорошо. Пятнадцать минут.
— Ваш друг? — спросил Мартиньи.
— Не сказал бы. Я из Абвера. Крамер. А он из Гестапо. Мне эти свиньи нравятся не больше, чем вам, но работа есть работа. Снимите дождевик и шлем. Отдыхайте.
Мартиньи сделал, что было велено. Вечерело быстро, в помещении стало довольно темно. Он положил шлем и дождевик, и стоял в форме СС, зная о Пьере по другую сторону стола, дико сверкавшем глазами, откинувшемся на спинку стула и поднимавшем ноги.
— Как насчет выпивки? — спросил Мартиньи.
— Бог мой, мне говорили о вашей невозмутимости, — сказал восхищенно Крамер.
Пьер уперся ногами в край стола, толкнув его немцу в спину. Левой рукой Мартиньи отклонил пистолет и прикрылся, подняв колено. Но Крамер повернулся боком, уткнув напряженные пальцы под подбородок Мартиньи, отталкивая его голову назад. Мартиньи захватил левую ногу Крамера, увлекая немца на пол, падая вместе с ним, пытаясь дотянуться до запястья руки, сжимавшей пистолет. Он ударил Крамера кулаком по шее сбоку, зная, что пистолет выстрелит.
Раздался характерный звук треснувшей кости, и немец замер, живой, но тихо постанывающий. Мартиньи поднялся на ноги, и вдруг почувствовав слабость и дурноту, подошел к столу, выдвинул ящик и вывалил его содержимое на пол. Он поднял хлебный нож и, подойдя к Пьеру, перерезал веревки, которыми тот был привязан к стулу. Старый француз вскочил и выдернул изо рта кляп.
— Господи, Гарри, я сроду не видел столько крови.
Мартиньи посмотрел вниз. Спереди эсэсовская форма намокла от крови. От его собственной крови. Он увидел три дырки от пуль, одна из которых немного дымилась от горящего пороха.
Мартиньи опустился на стул.
— Это не имеет значения.
— Ты расправился с ним, Гарри? Ты добрался до Кауфманна?
— Я добрался до него, Пьер, — устало сказал Мартиньи. — Когда транспорт?