Полицейский едва взглянул на удостоверение и трясущейся рукой протянул его Мартиньи.
— Все в порядке.
— Вот и хорошо. Тогда вы можете вернуться к своим обязанностям. — Мартиньи сел в машину. — Что касается курения, я бы посоветовал быть более осмотрительными.
Он уехал. Галлахер сказал приглушенно:
— Как вам удается звучать так убедительно по-нацистски?
— Практика, Шон, только практика. Много практики, — ответил Мартиньи и свернул на Ля-Рут-Оранж и двинулся к Ред-Хаусес.
Как только они подъехали к коттеджу, Сара открыла дверь.
— Все нормально?
— Да, — ответил ей Галлахер, входя за Мартиньи в дом. Мы столкнули машину с обрыва около Ля-Мой и позаботились, чтобы она загорелась.
— Это было необходимо? — спросила, вздрогнув, Элен и обхватила себя руками.
— Мы хотим, чтобы он был найден, — объяснил Мартиньи. — И если часовые на береговых укреплениях даже наполовину спят, они не могут не заметить пламени. С другой стороны, мы не хотим, чтобы он оказался в хорошем состоянии, поскольку тогда будет необходимо искать объяснение ножевой раны.
— Следует понимать, что у вас не возникло никаких проблем? — поинтересовался Келсоу.
— На обратном пути нас остановила военная полиция, — рассказал Галлахер. — Я спрятался, а Гарри продемонстрировал свои нацистские замашки. Нет проблем.
— Так что осталось только Гвидо поговорить с Савари, — подытожила Сара.
— Нет, — откликнулся Мартиньи. — На самом деле весь план существенно изменился.
Ответом было всеобщее изумление.
— Господи милостивый, что вы еще придумали? — спросил Галлахер.
Мартиньи закурил сигарету, встал спиной к огню и сказал спокойно:
— Вам лучше всем сесть, тогда я расскажу.
14
На следующий день в девять утра Галлахер поехал в Сент-Хелиер с двумя мешками картофеля в фургоне. На этот раз он не заглядывал на центральный рынок, а сразу отправился на базу снабжения армии, что располагалась в старом гараже на Уэсли-стрит. Первые грузовики с продуктами для армейских подразделений, находившихся в разных частях острова, выезжали обычно в восемь тридцать, что Галлахер и учитывал, планируя свой визит. Фельдфебель Клингер пребывал в своем стеклянном офисе и был занят завтраком. Колбаса, яйца, бекон, все очень по-английски. И кофе тоже настоящий, Галлахер ощутил это по запаху, когда поднимался по лестнице.
— Доброе утро, господин генерал. Что у вас есть сегодня для меня?
— Пара мешков картофеля, если вас это интересует. Взамен я взял бы любые консервы и кофе. — Он взял кусочек бекона с тарелки Клингера. — Как я вас ни увижу, вы всегда едите.
— А почему нет? В этой паршивой жизни это все, что мне осталось. Выпейте со мной кофе. — Клингер налил ему кофе. — Почему люди так глупы? До войны у меня был в Гамбурге хороший ресторан. У меня бывали все лучшие люди. Моя жена старается, как может, но на прошлой неделе он пострадал от бомбежки и никакой компенсации.
— То ли еще будет, Ганс, — сказал Галлахер. — Скоро они высадятся на пляжах, все эти томми и янки, и двинут на фатерлянд, а с другой стороны подходят русские. Вам повезет, если удастся сохранить дело. Эти рейхсмарки, которые вы копите, не будут стоить той бумаги, на которой они напечатаны.
Клингер прикрыл рот рукой.
— Перестаньте. От ваших разговоров с утра пораньше у меня будет несварение.
— Конечно, деньги вроде вот этой монеты никогда не утратят своей ценности. — Галлахер достал из кармана монету и положил на стол.
Клингер взял ее в руки и ахнул:
— Английский соверен.
— Точно. Золотой соверен.
Клингер попробовал монету на зуб.
— Настоящая.
— Разве я стал бы предлагать вам фальшивку? — Галлахер достал из кармана маленький полотняный мешочек и, дразня, покачал им из стороны в сторону.
Он положил мешочек на стол. Клингер высыпал из него монеты и стал прикасаться к ним пальцами.
— Ладно. Что вы хотите?
— Морскую форму. Военную морскую форму, — сказал Галлахер. — Как говорят наши американские друзья: ничего особенного. У вас их целые мешки здесь на складе.
— Невозможно, — сказал Клингер. — Абсолютно невозможно.
— Кроме того, нужны сапоги, штормовка и фуражка. Мы ставим пьесу в приходе Сент-Брелад. В ней есть очень хорошая роль для немецкого моряка. Он влюбился в девушку с Джерси, а ее родители…
— Чушь какая! — воскликнул Клингер. — Пьеса? Что за пьеса?