Раздался всего один выстрел. Баум развернулся, сделал пару шагов по направлению к Юнкерсу, упал на колени и свалился набок.
Мартиньи бросился к нему, крича и размахивая руками.
— Не стреляйте, идиоты! Это же я, Мартиньи!
Боковым зрением Мартиньи отметил, что движение стрелков замедлилось, появился командир эскадрильи Барнс, который велел им отступить назад. Мартиньи опустился на колени рядом с Баумом. Тот поднял левую руку и схватил Мартиньи за китель спереди.
— Вы были правы, Гарри, — сказал он, задыхаясь. — Ни смысла, ни причины ни для чего.
— Тихо, Хейни, не разговаривай. Мы найдем врача.
Сара присела рядом с ними. Рука Баума слабела.
— Последний акт, Гарри. Скажи по мне каддиш. Обещай.
— Обещаю.
Баум всхлипнул, на губах показалась кровь. Его тело вздрогнуло, рука разжалась, освобождая китель Мартиньи, и упала, он больше не двигался. Мартиньи медленно поднялся и увидел Дагела Манроу и Джека Картера, стоявших рядом с Барнсом перед шеренгой людей в форме королевских ВВС.
— Несчастный случай, Гарри, — сказал Манроу. — Один из парней запаниковал.
— Несчастный случай? — возмутился Мартиньи. — Вы так это называете? Иногда я, действительно, не понимаю, кто враги. Кстати, если вас это еще интересует, полковник в самолете.
Он прошел мимо них, сквозь шеренгу военных летчиков, бесцельно двигаясь в сторону старого здания авиаклуба. Странно, у него снова появилась боль в груди, которая ни разу не беспокоила его на Джерси. Он сел на ступеньки перед зданием клуба и закурил сигарету, и вдруг почувствовал, что ему холодно. Спустя некоторое время он осознал, что в нескольких футах от него сидит Сара.
— Что он имел в виду, когда просил сказать по нему каддиш?
— Это заупокойная молитва. У евреев. Обычно об этом заботятся родственники, но у него их не осталось. Всех скормили чертовым печам. — Он протянул Саре недокуренную сигарету. — Так что теперь ты знаешь. Теперь твое образование завершено. Ни чести, ни славы, только убитый Хейни Баум.
Он поднялся, Сара тоже встала. Кто-то принес носилки, и Баума уложили на них и понесли прочь. Келсоу на костылях пересекал взлетно-посадочную полосу. Рядом с ним шли Манроу и Картер.
— Я не забыл тебе сказать, что ты была на высоте? — спросил Мартиньи.
— Забыл.
— Ты превосходно справилась. Настолько хорошо, что Дагел, возможно, попытается тебя использовать снова. Не позволяй ему. Возвращайся в свой госпиталь.
— Не думаю, что следует возвращаться к чему-нибудь. — Они пошли к ожидавшим машинам. — А ты? Что будет с тобой? — спросила она.
— Не имею представления.
Она взяла его под руку, посадочные огни уже выключили, и они пошли в темноте, тесно прижавшись друг к другу.
17
Джерси. Год 1985
В библиотеке было тихо. Сара Дрейтон стояла у окна, глядя в сад.
— Скоро стемнеет. Иногда мне кажется, что дождь никогда не прекратится. В этом году плохая зима.
Дверь открылась, и вошел слуга, Вито, с подносом, который поставил на низкий столик перед камином.
— Кофе, графиня.
— Спасибо, Вито. Я справлюсь сама.
Он вышел. Сара села и взялась за кофейник.
— А что было после? — спросил я.
— Вы хотите знать, что было с каждым из нас? Ну, Конрад Хофер утром вылетел на Сторче, явился к Роммелю и все ему рассказал.
— Как же Роммель смог оправдаться?
— Почти так, как предлагал Гарри. Он полетел в Растенберг.
— В Волчье логово?
— Точно. Он лично встретился с Гитлером. Сказал, что разведке стало известно о возможном покушении на его жизнь. Поэтому он использовал Бергера в качестве своего двойника. Он был близок к истине. Если бы на Джерси был он сам, Гарри, наверняка, убил бы его. Бергер был предан анафеме, как крыса, бегущая с тонущего корабля.
— Уверен, что он не стал представлять это фюреру в таких терминах, — возразил я.
— Может быть, и нет. Было назначено официальное расследование. Я читала в гестаповских архивах материалы по этому делу спустя несколько месяцев после окончания войны. Они немного узнали. Не забывайте, что они ничего не знали о Хью Келсоу. Сам Гарри позаботился о том, чтобы история выглядела достоверной с точки зрения Роммеля.
— Я не понимаю, — признался я.
— Помните, Гарри не поленился рассказать Хоферу немного о себе, и это имело конкретное значение для гестапо. У них было на него заведено дело. Они давно за ним охотились. Помните, им не удалось его схватить после дела в Лионе, когда он убил Кауфмана.
— Так что Роммелю поверили?