Боясь выдать свое волнение — а что, если, заметив такую его заинтересованность, кто-нибудь попробует воспрепятствовать, помешать? — он равнодушно и спокойно сказал и. о. главного режиссера:
— На роль героини беру Верховец. Наталя… кажется.
За этим небрежным «кажется» он хотел скрыть свое нетерпение и надежду. И. о. неопределенно пожал плечами, как-то чудаковато вскинул левую бровь — она и без того была у него чуть выше и лежала на лбу черной полоской.
— Воля ваша. Я бы, однако, не рекомендовал. Да вы и видели ее только раз.
— Умному и того хватит, — самоуверенно буркнул Иван.
Сейчас его вовсе не касались чьи-то там рекомендации, он услышал самое важное — «воля ваша».
Идя на последнюю беседу с и. о. и директором о распределении ролей, Иван не питал особых надежд. Большинство актеров казались ему либо малопрофессиональными, либо безнадежно погрязшими в штампах, какими-то равнодушными, ленивыми, он знал, что выбирать, предлагать свое ему не разрешат, приходилось соглашаться на актеров, не занятых в других спектаклях; ему советовали брать даже тех, кого он не видал на сцене, это были совсем зеленые молодые люди, оставшиеся работать по окончании студии. Такая студия существовала при театре три года, однако, как говорили, она совсем не выполнила своего назначения: не хватало преподавателей, не хватало возможностей и условий для настоящего обучения, студию прикрыли, а большинство студийцев осталось здесь, на месте, без особых перспектив сразу войти в работу, получить роль. Среди них была и Наталя Верховец. На этих «зеленых», как ни удивительно, Иван, после знакомства с Наталей, возлагал самую большую надежду.
Началась нелегкая беседа. Директор предложил занять на роль героини двух актрис. Имеете желание работать с Верховец — хорошо, хотя она еще не зарекомендовала себя, у нее специфическая внешность, но, в конечном счете, это ваше дело, однако мы рекомендуем… Иван почувствовал, что внутри словно ледком схватило. Душа замерла и ждет, как он поведет себя. Имел ли он право добиваться? Скажут: не слишком ли, парень? Кто ты такой? И будут правы. Кто он такой? Дипломный спектакль разрешили поставить, дали сцену, согласились и на пьесу, которую он выбрал и предложил. В самом деле — не довольно ли? С избытком. Так хоть при распределении ролей сиди, дыши и молча соглашайся на все. А он разве не соглашается? Соглашается, а как же. Радостно и сговорчиво кивает головой:
— Согласен. Я с вами согласен. Какой из меня пока еще режиссер? Без минимального опыта. Даже без диплома. У меня еще не может быть своей окончательной, выработанной опытом режиссерской концепции (ну что я так долго и нудно распространяюсь, ведь просят только сказать «да», что тут разглагольствовать о концепциях — ну и словечко же! — достаточно вместо всего этого бросить это «да», ну пусть еще какая-то там актриса, но ведь и Наталя Верховец; вы же говорите — воля моя, ну и поработаю с обеими), — так что, если у меня даже есть концепция, права на ее провозглашение вы мне не дадите.
Марковский видел, что его почти не слушают, речь ведь идет только о формальном согласии, ведь все решено, ему надо было лишь кивнуть — «да», от него ждали только этого, все наперед ясно и не требует обсуждения, ему дают право на разговор, чтобы не унизить его достоинство, а о концепциях дискутировать времени нет, его терпят только из вежливости.
Директор кивает головой. Что это означает? Очевидно, пора кончать беседу.
— Но я имею право, — продолжает будто помимо своей воли Марковский.
— Разумеется, имеете, — соглашается и. о.
— …Право по крайней мере придерживаться взглядов тех или иных известных и признанных режиссеров, которые были моими учителями, и я хочу сказать, что считаю, как и многие из них (кажется, я совсем запутался, они меня совершенно не понимают, черт побери!), что два состава актеров в спектакле — это вне пределов моего понимания искусства, я вижу только одну возможность решить спектакль и только с одним составом… точнее, только с одной актрисой в роли главной героини; одна, а не две. Иначе спектакля не будет, я, быть может, принял бы ваше предложение, но не в состоянии сделать это.
Удивительно — с ним согласились! Иван не надеялся, что убедит их, ему же не хватило аргументов и красноречия, и все же с ним согласились, непонятно — гипноз, что ли? — смеялся Иван, пребывая в согласии с миром, хотя это, конечно, вовсе не означало, что он пребывал в согласии с самим собой, — репетиции пока что шли вяло, он все время боялся сбиться на ученичество или на излишнее сверхмерное экспериментаторство, боялся своей и актерской неопытности, хотя, с другой стороны, если не высокого таланта, то отваги, как оказалось, хватало и им, и ему.