Выбрать главу

Коташка перетащила к себе чуть не всех собравшихся, хочет быть в центре внимания и, конечно, предлагает им тесты: какой дикий зверь вас больше всего привлекает, что бы вы сделали, очутившись один на один в лесу с молодой женщиной, боитесь ли вы грозы… — а потом по ответам будет определять характер и судьбу, как ворожея.

Олександра Ивановна затеяла дискуссию с помрежем: что лучше — взяться за постановку хорошей, сложной пьесы и завалить ее или нормально сто раз сыграть в плохой? Пустая болтовня, софистика, хотя вплотную подходит к моим личным тревогам.

А кто вон тот — симпатичный, интеллигентный и такой ясноглазый с ямочкой на подбородке? Костюм на нем финский, туфли — тоже, кажется. Ему бы еще серую дубленку, новый «дипломат» — и будет совсем как мясник из нашего гастронома. Стоит возле какой-то старушенции — откуда они тут все взялись? Может, у Олександры Ивановны день рождения? Стоит, конечно, и томится, но высокая интеллигентность не разрешает отойти, а старушенция (ну просто старый веник, весь исшарканный до самой ручки) щебечет и щебечет, а он томится, бедный, ну что ж, попробую выручить.

— Будьте так любезны… да, я вас прошу, если не трудно, бокал сухого вина и во-о-н тот крохотный бутерброд с ветчиной… и одно вареное яйцо — о, да, пожалуйста, садитесь, с удовольствием… Наталя.

Скучнейший текст, слава богу, позади, а теперь — Коташкина школа: очаровательные улыбки, целый арсенал улыбок, все белые красивые зубки напоказ, самый изящный поворот головы — труакар, то есть полуанфас, он пользуется успехом у большинства актеров, он красноречив, передает сложность подтекста позы, — а теперь снова анфас с улыбкой. «Когда жуешь, не разговаривай, Алька», — учил Тёрн — и был прав, а вот папа никогда не обращал внимания на такие мелочи — и тоже был прав; но надо же что-то сказать, скоординировать жесты и слова, в данном случае можно говорить «на ходу», текст должен быть интригующий, чтоб интеллигент уже не мог встать и уйти. Только вот ничего умного не приходит в голову.

А что, если бы я и в самом деле отважилась раскрыть рот и заговорить о чем-то мудром, с чего бы я начала? Я до сих пор не играла ни в одной пьесе, откуда можно занять такой монолог. Жаль, нет здесь нашего уважаемого домашнего драматурга, Игоря Крупко. Он сразу нашел бы «оптимальный вариант» в подобной ситуации. А что, если вот так:

— Простите, вы не драматург? И не журналист? И ничей не племянник и не зять? Инженер? Нормальный, обыкновенный инженер на сто двадцать рэ с прогрессивкой? Что ж, присматривайтесь, присматривайтесь, здесь можно увидеть театр изнутри, в разрезе, без муляжей. Нет, вы в самом деле инженер? Никогда бы не подумала, но верю, какая разница? Разумеется, актеры тоже люди. До известной степени. И ничто человеческое им не чуждо, даже наоборот: все человеческое им слишком свойственно. Я не шучу, это совсем не смешно, у вас неточная реакция. Вы присматривайтесь, а то здесь слишком сложно сориентироваться, где истина, а где фальшь, кто личность, а кто марионетка.

Вам понравился спектакль? О, вы весьма тактичны — еще не успели, говорите, «переварить»? Правда, правда, это длительный процесс, тем более когда речь идет о пище духовной. Вы где сидели? Нет, никогда там не садитесь, лучше — десятый ряд, где места для прессы и гостей. Страшно интересно, особенно когда приезжают посмотреть спектакль комиссия, или из театрального общества, или кто-нибудь из прессы. Город наш тихий, провинциальный, на любителя город, своего телецентра нет, всякая мелочь — сенсация, особенно для нас, актеров, у нас к сенсациям слабость.

О, сперва эти гости никак не реагируют. Случается, в антракте и словечка не услышишь, и выразительного взгляда не перехватишь — все о погоде и о новом романе известного автора. Придерживаются этики и хорошего тона, они же люди истинно театральные, не позволяют себе вслух анализировать, навязывать свою мысль, но мы учимся слышать невысказанное, видеть невыявленное. Как аплодируют, как сидят, заглядывают ли в программку, записывают ли что-то в полутьме — все здесь важно, даже, я бы сказала, симптоматично. Допускаем, что А не аплодирует — и это ничего не значит. Б смеется — но это тоже ни о чем не говорит, потому что все зависит от В. Например, он после первого действия вышел и до конца спектакля просидел у главного администратора, попивая минеральную воду, и А счастлив, что не ошибался, не хлопал в ладоши, а Б — может сесть писать разгромную рецензию без наименьшего риска, что она не пройдет.