Прекрасно, когда поступаешь по собственной воле. Не так уж много актеров бросают театр по своей воле. Почти никто не делает этого… Театр привязывает. Надолго. Чаще всего навсегда. Надо быть, безусловно, очень самокритичным, чтобы осознать уровень своих возможностей, своего таланта. Но как только засомневаешься — не следует ли тут же все и бросать? Как можно быть жрицей бога, в которого не веришь? Нет, тут что-то не так. Я не верю в бога или в себя самое?»
Не двигаясь с места, Наталя металась в водовороте мыслей и со страхом нетерпеливо ждала, когда санитары вынесут носилки к машине. Но санитары не появлялись.
«Уходи лучше, — велела себе Наталя. — Патология. Хочешь посмотреть, как человек лежит на носилках. Но тебе же не придется лежать мертвой, опустив руку вниз (штамп — опущенная рука в сцене смерти героя, штамп; Маркуша ни за что на свете не выставит на публику такое патологическое зрелище). Но в первой картине, когда все это еще в шутку, когда еще нет беды?
Во всем следует действовать от противного. Еще когда-то Тёрн учил — в искусстве надо идти от противного. В зубах навязло: «Пылесос зарычал как зверь». А вот «зверь зарычал как пылесос» — это уже смешно.
Иван тоже действует от противного — но он не сам додумался до этого, а следует за Гордоном Крэгом: трагедию надо играть радостно».
Наталя подняла руку, ощутив щекотку на бровях, и в тот же миг заметила над головой бабочку, словно выпорхнувшую у ней из рукава. Это было невероятно, неправдоподобно, как цирковой фокус: лед еще не растаял, и вдруг — мотылек?
Санитары вышли из дому с пустыми носилками. Видно, для больного все кончилось хорошо, его оставили дома.
Мотылек упорхнул, его больше не было видно.
В Старом городе, почти у самой отцовской мастерской, она неожиданно увидела Юрка Метелицу и Арсентия Маслова.
— Привет! Пошли пить кофе, третьей будешь.
— Спасибо, мальчики, не пойду, гипертония…
— Стареем, стареем, Наталочка, — сокрушенно посочувствовал Метелица.
— Берите апельсины, ребята.
— Ух ты! — Маслов восторженно подбросил апельсин. — Наталя, ты просто золото! Что может быть лучше апельсина в день, когда человеку влепили выговор!
— Выговор? Тебе? Ты же у нас образцово-показательный, Маслов. Или это губительное влияние Юрка?
— Он в воскресенье опоздал на выезд, — пояснил Метелица. — Догонял театральный автобус на такси, прибыл раньше автобуса и глубоким поклоном в пояс встретил родной коллектив у входа в районный Дом культуры.
— Так это за поклон выговор? Надо было встречать земным.
Маслов почистил апельсин, разделил душистый плод на дольки, одну протянул Натале.
— Не суши себе голову, деточка, чужими заботами. А то еще забудешь прийти в пять в репетиционный зал, как условились. Да не проговорись Маркуше, по-моему, он не слишком большой сторонник частных инициатив.
— Устраиваете индивидуальную репетицию? — спросил Метелица. — Я бы не советовал. У вас обоих все идет на таком нерве, что еще чуть-чуть — и взрыв. Ей-богу, братцы, нам работа с этим начинающим гением дорого обойдется. Он изо всех жилы вытянет. Даже из меня.
— Маркуша — гений? Ну что ты, — возразил Маслов. — Гениальность надо еще утвердить в министерстве.
Наталя посмотрела на часы:
— Кафе закроют, ребята. Осталось двадцать минут.
— Не дадим Насте контрамарки — пусть попробует не пустить!
«У Маслова в этом спектакле вполне пристойная роль, — думала Наталя, глядя вслед обоим актерам. — С ним хорошо работать, не то что с Метелицей. Юрко только на прогонах начинает чувствовать и понимать партнера, а до того дремлет, лодырь, ничем его не проймешь. Пообещай ему звание народного — и то не проснется до прогона. А Маслов — парень надежный».
Сдерживая бешеное сердцебиение, Наталя на минуту остановилась, перевела дух. Внизу, под ногами, все еще трубно гудели бесчисленные металлические ступеньки, голова кружилась от умопомрачительного бега по спирали вверх.
Состояние было подобно тому, какое овладевало ею перед выходом на сцену. Наталя находилась на границе между образом и собой, ее лихорадило, но все это бесследно исчезало, как только раздавалась реплика партнера, на которую ей следовало реагировать. «Это уже профессионализм, — объясняла Олександра. — Выходишь в люди».
Среди всех бесчисленных мастерских, с которыми Наталя познакомилась в детстве благодаря частым походам к коллегам родителей и Тернюка, походам, в которых девочка неизменно сопровождала взрослых, только эту, отцовскую мастерскую, она любила по-настоящему.