И тут она вспомнила, о чем ей подумалось утром, почти на рассвете, на вокзальной площади, когда она увидела снежок на весенних, настороженных ветвях деревьев. Хорошо было бы очутиться, подумала она тогда, где-нибудь очень далеко, в забытом и почти непостижимом времени — времени детства.
Сейчас, равнодушно перебирая конверты с письмами, газеты, она все еще не отваживалась — и ей даже не хотелось — раскрыть «Украинский театр», чтобы прочитать статью, известный театровед писал о ней по случаю пятидесятилетия, — а почему бы и нет, порой в столице вспоминали и периферийных юбиляров, и тогда о них говорили в трогательно-возвышенном тоне, полно было высоких комплиментов и похвал, провозглашалось признание, создавался портрет, который не узнать было даже вблизи и самому юбиляру, но статья все равно производила приятное впечатление; всякий, верно, перечитывал ее в кругу семьи и начинал верить каждому слову, как верят гороскопу: а что, если я и в самом деле таков! И потом журнал хранили как реликвию предков, поскольку он становился доказательством того, что актер существовал, трудился, думал, — одним словом, был. Да, те, кто писал статьи о юбилярах, хорошо знали актерские слабости, стремление к славе — потому и не жалели для провинциальных именинников сладкого фимиама, забывая о них затем до следующего торжественного случая.
«Допустить до этого никак нельзя, — напоминает себе Олександра Ивановна, совершенно сознательно откладывая журнал в сторону. — Придется все обдумать». Обдумать, взвесить; она не имеет права сделать ни одного ошибочного шага, нет, теперь актриса не разрешит себе ни равнодушия, ни слабости, ни деликатной уступчивости или спешки. Кто-нибудь может упрекнуть, что она берется не за свое дело. За свое, за свое — и пусть лучше укажут на тебя пальцем, что ты не сумела чего-то осуществить, чем укорят, что не отважилась взяться за то или иное, запрячься в тяжелый воз. Ну а уж коли запряглась, пробуй тащить.
А ведь уступала. Бывало и такое. Выпрягалась из воза. Брала грех на душу. По разным причинам. По тем самым — наиболее распространенным: равнодушие, лень, излишняя деликатность, скромность, а то и страх. Существует достаточно причин. И не одна засела в ней самой.
Отваги разом не наберешься. Но надо попробовать. А там видно будет.
Да и какая там отвага! Зачем преувеличивать? Речь идет только о том, чтобы помочь в справедливом деле, помочь и поставить на своем. Только и всего.
Можно вообразить, что она начинает игру в шахматы и ей во что бы то ни стало необходимо выиграть. Нет, шахматы — это банально. Лучше, будто она задумала написать пьесу с наперед заданным и единственно возможным финалом. Сложность состоит лишь в том, как довести героев до нужного финала. Собственно, сами г е р о и могут стоять в стороне и наблюдать. К финалу пусть движут сюжет просто действующие лица.
«Действующих лиц должно быть… сейчас посчитаем, — говорит Олександра Ивановна, — сейчас посчитаем…» — говорит она и загибает пальцы на правой руке. Ноготь тонкого, изящного мизинца потрескался, и актриса вынимает из шкатулки под зеркалом принадлежности для маникюра, внимательно разглядывает руки, ногти, потирает кожу на кистях — обязательно нужен массаж. Ногти у нее узкие, все еще красивые, пальцы тоже красивые, вот только кожа суховата и в суставах иногда ноет, это ей не нравится, хочешь не хочешь, а начинаешь прислушиваться к всевозможным советам по этому поводу: теплые компрессы, мед — ложка меду, ложка соли, смешать и — на ночь, а также — мазать йодом и еще множество других рецептов, помогающих замаскировать возраст, — да ведь только сам от себя ничего не замаскируешь, разве что на часок забудешь, занятый делом или общением с друзьями; и все же маникюр надо сделать, она привыкла выходить на сцену в хорошей форме, даже когда приходится произносить легонький, пустой текст.