Автоматически поворачивая диск, она попадает еще к одному актеру. И узнает о том, что новый роман известного писателя — вовсе не новое слово в литературе, только и всего, что эмоциональный ряд… Люди уже устали от экспериментов (в том-то и дело, хочется сказать Стерницкой, что работа Марковского не эксперимент, это органическое проявление возможностей режиссера, единство его личности с личностью драматурга, линия столкновения двух миров, — но всего этого не скажешь, потому что у собеседника речь идет не про спектакль, а про новый роман; «Говори короче», — могла бы еще попросить Стерницкая, она делает для себя вывод: в самом деле говорить надо коротко, а то могут не дослушать до конца), — да, людям осточертели эксперименты, они у всех вот где (верно, поперек горла, — догадывается Олександра Ивановна), вот где, — весь этот модерн во всех его проявлениях. «Да, — получает наконец возможность ответить Стерницкая, — я согласна, времена экспериментов прошли, они так долго длились для того, чтобы сами экспериментаторы пришли куда-то, к какому-то результату, и результат есть: найден спокойный, мудрый, общедоступный реализм» (она представляет себе, как у собеседника отвисает челюсть), — да, она не раз обдумывала — мир, разложенный на атомы (и тут в разговор кто-то вмешивается. «Послушай, — говорит чей-то пронзительный голос, — надо послать телеграмму, что родилась девочка и пришла посылка»), мир, разложенный на атомы, в искусстве тоже ломался, корчился, истекал кровью; но мир («Положите трубку, вы нам мешаете», — пищит в ухе чужой голос, и можно бы ему возразить, но Олександра Ивановна кладет трубку: разговор снова начался не так, как ей хотелось, но, прежде чем положить трубку, она все же заканчивает), мир, над которым нависает угроза последней катастрофы, должен устремиться наконец к наивысшей гармонии и покою, и здесь ему может пригодиться искусство.
Она идет на кухню, наливает себе крепкого, почти черного чая, час дня, у нее мало времени до встречи с журналистом.
Кое-кто в театре дразнит ее «Олександрой Премудрой», она знает об этом, но полуироническое прозвище воспринимает совершенно равнодушно, у нее хватает чувства юмора — по крайней мере, настолько, чтобы не обижаться по такому поводу. Премудрость, по правде говоря, стала ей даже необходима, ведь, как уже известно, она не держит дома ни рыбок, ни котов, премудрость, — иронизирует над собой актриса, — заменила ей не только рыбок и котов; актриса шлифует старательно, как ювелир, давно скомпонованный собственными руками монолог об одинокой эмансипированной женщине, которой не совсем посчастливилось в семейной жизни, так что семейный уют заменила работа, только работа, одна только работа; да, характер женщины такого типа — сплошные противоречия и парадоксы, она страдает от одиночества — и в то же время ни за какие сокровища в мире не согласится потерять свою свободу; она носит в душе уйму нежности и доброты, хотя внешне похоже, будто все окружающие для нее ничто; она совсем не надеется на интимные радости, не ждет их, а выглядит так, точно только и хлопочет о внимании мужчин, — о современная эмансипированная женщина, с какой радостью ты отреклась бы от абсолютной свободы, как охотно оперлась бы на чью-нибудь мужественную руку и отказалась от стойкости и бесчисленных амбиций, с какой щедростью призналась бы миру, что вовсе не такая сильная и храбрая, как может показаться, и, однако, ты все же старательно, как девичью невинность (а может, и еще старательнее), оберегаешь свою независимость, скрываешь слабости и…
Эксперименты пусть остаются экспериментаторам, они сейчас не на очереди, бессмысленно вести разговоры о таких вещах с людьми, которые сами никогда не решались сделать хоть шаг по непроторенному пути, и неужели Марковский в самом деле может заворожить город своим спектаклем? Она ставит томик Плутарха на старое место — третья полка, рядом с Аристотелем. «Аристотель-мудрец Александра учил…» Аристотель-мудрец музыкантов учил: призвание кифариста[6] — играть, призвание талантливого кифариста — тоже играть, только — талантливо. Всего лишь чуть заметная разница — кифарист и талантливый кифарист. Она, актриса Стерницкая, самый обыкновенный кифарист, она знает свое призвание. Персонажи пьесы, которую она все никак не может написать, действуют и думают совершенно независимо от нее. Пиранделло писал о персонажах, которые ищут автора; ее персонажи автора избегают. Плохой из нее автор. Снова литературные ассоциации. Премудрая? Кто-то и в самом деле подшутил над ней, выдумав это едкое прозвище. Скорее она бестолковая, Олександра. Жизнь ее складывается из повседневного опыта, приправленного немалой дозой книжной мудрости плюс сто двадцать четыре роли, сыгранных на сцене. Что ж, экспромт и есть экспромт.