Он оставил молодых рыбаков, Кантони и Франджи, охранять арестованных, а сам вместе с графом Беллини, Джузеппиной Туисси и Микеле Моретти вернулся к машинам.
Джакомо Де Мария развел огонь и предложил пленникам поесть. Пока еще он не знал, кто перед ним.
«Что я могу предложить синьору?» — спросил он у Кларетты, не желая обращаться напрямую к съежившейся фигуре с перевязанной головой, сидящей рядом с ней.
«Niente» (Ничего), — пробормотал Муссолини, покачав головой. Он не отрывал взгляд от огня, попрежнему держа руки в карманах синего комбинезона.
«Мне, пожалуйста, кофе», — попросила Кларетта.
«У нас нет настоящего кофе, — извиняющимся тоном ответил Де Мария, — я могу предложить вам только суррогат».
«Мне все равно».
Хозяин молча приготовил напиток. Никто не разговаривал. Наконец, сверху спустилась жена хозяина. Она разбудила сыновей, спавших на большой двуспальной кровати, и отправила их спать на сеновал. Хозяйка объявила, что постель готова и синьор может подняться в спальню. Муссолини ничего не ответил и не тронулся с места.
«Постель готова, — ласково сказала Кларетта, — пойдем наверх?» Тогда он поднялся и так же безмолвно последовал за синьорой Де Мария наверх, по крутой каменной лестнице в спальню. Спальня располагалась на верхнем этаже дома, ее стены были выбелены известкой. В комнате помимо двух стульев с плетеными сиденьями и умывальником находилась огромная кровать орехового дерева. Войдя в комнату, Муссолини подошел к окну. Де Мария решила, что пленник хочет выпрыгнуть в окно, и поспешила закрыть ставни. Кларетта подошла к кровати и, нагнувшись, попробовала матрац, как если бы она была в гостинице. Осмотрев постель, она робко попросила у хозяйки еще одну подушку.
«Он обычно спит на двух», — объяснила Кларетта. Лия Де Мария решила, что ее гостья очень застенчива. Когда была принесена другая подушка, Кларетта, обнаружив на ней заштопанное место, выбрала эту подушку себе. Две другие она сдвинула на край кровати ближе к окну — так любил спать Муссолини.
Тем временем Муссолини сел на край постели и стал разматывать повязку. Синьора Де Мария наблюдала за ним. Когда муслиновая ткань обнажила лоб, она узнала знакомое лицо дуче. Онемев от удивления, хозяйка уставилась на гостя. Из оцепенения ее вывел голос Кларетты, спросившей, где можно умыться.
«Мы люди деревенские, — ответила она взволнованным голосом, — прошу нас простить, но вам придется спуститься вниз, чтобы умыться».
Кларетта спустилась вслед за хозяйкой вниз в умывальную комнату, которая представляла собой деревянную пристройку к дому. Пока она умывалась, охранник следил за ней сквозь щель в двери. Потом он рассказывал, что у нее было прекрасное тело и восхитительная грудь, не удивительно, что она сумела очаровать Муссолини. Закончив процедуру, Кларетта вернулась в спальню. Охранник довел ее до двери и предупредил, что на ночь дверь будет приоткрыта.
Она разделась при тусклом электрическом свете и легла в постель рядом со своим любовником, прошептав ему что-то на ухо. Он что-то тихо сказал в ответ. Кантони и Франджи сидели снаружи возле приоткрытой двери. Они прислушивались, стараясь понять, о чем идет речь, но в комнате говорили слишком тихо. Им показалось, что прозвучали имена Паволини и Грациани. Потом им послышались слова Муссолини: «Я уверен, они не посмеют убить меня». И далее что-то вроде: «Простишь ли ты меня?» Когда она ответила ему, он пробормотал: «Теперь это не имеет никакого значения». Наконец они замолчали. Тишина вывела молодых охранников из терпения. Им мерещилось, что заключенные замышляют побег. Они внезапно распахнули дверь и ворвались в комнату. Кларетта мгновенно натянула простыню на лицо и прижалась к Муссолини. Он приподнялся и сказал беззлобно: «Проваливайте отсюда, ребята! Не надо так себя вести. Вы становитесь назойливыми». Было заметно, каким изможденным и измученным было его лицо.
Охранники вышли из комнаты и снова уселись на пол в коридоре. Свет погасили, и вскоре сквозь нескончаемый шум дождя и завывание ветра послышалось тяжелое дыхание Муссолини. Всю ночь он спал не просыпаясь. Через закрытые ставни доносились приглушенные раскаты грома и почти беспрестанно сверкала молния. На рассвете сон сморил и стражников. Пока все спали, гроза утихла.
Около одиннадцати часов утра синьора Де Мария отправилась в поле. Утро было прелестным. Почва была еще влажной, но воздух — чистым и прозрачным. С юга тянул теплый мягкий ветерок. Синьора Де Мария посмотрела в сторону дома и увидела, что Муссолини, высунувшись из окна, глядел на покрытые снегом вершины гор, обступавшие озеро Лекко. Вытянув руку по направлению к вершинам, он что-то показывал своей любовнице. Лия Де Мария закончила работу и вернулась в дом.
Ее муж поднялся наверх и предложил пленникам позавтракать. Он, однако, со свойственной крестьянам скромностью, предупредил, что пища будет простой. Кларетта попросила приготовить поленту с молоком. Она знала, что полента — любимая еда местных жителей и тем самым она рассчитывала доставить крестьянину удовольствие. Муссолини же неприветливым голосом сказал, что ему все равно. Он находился в состоянии полного безразличия к происходящему, близкого к отчаянию. Его глаза были налиты кровью, лицо бледным и грязным, покрытым щетиной. Он даже не попросил воды, чтобы умыться и побриться.
Де Мария внес в комнату ящик вместо стола, его жена накрыла ящик белой скатертью. Кларетта ела поленту с удовольствием, а у Муссолини, казалось, не было аппетита. За время завтрака он молча съел лишь кусочек хлеба и ломтик колбасы. Отложив хлеб в сторону, он взял стакан с водой и сделал несколько мелких глотков, не отрывая взгляд от красных цветов, которыми была вышита скатерть. «Правда ли, что американцы захватили Комо?» — спросил он у охранников. Услышав положительный ответ, он молча кивнул головой.
Покончив с полентой, Кларетта снова улеглась на кровать. Она натянула одеяло по горло и закрыла глаза, но чувствовалось, что она не спит. Муссолини сел на кровать к ней спиной и стал смотреть через открытое окно на горы.
Деревенские часы медленно отсчитывали минуты нового долгого дня.
Глава шестнадцатая
ПОЛКОВНИК ВАЛЕРИО
27-28 апреля 1945 г.
Хотя идея об убийстве одного человека другим противоречит моим убеждениям, я тем не менее считаю, что одно насилие порождает другое, и в некоторых случаях оно бывает справедливым. Когда нет другого выхода, не остается ничего, как пролить кровь.
Узнав об аресте Муссолини накануне вечером, члены Комитета национального освобождения Северной Италии и руководители Корпуса добровольцев свободы собрались на совещание в Милане.
Сведения о ходе совещания, которое началось сразу после одиннадцати часов вечера, противоречивы и ненадежны. Достоверно лишь то, что решения, принятые от имени Комитета национального освобождения в течение ночи, были не вполне правомочны. В заседании принимали участие всего шесть или семь человек. Среди них были Луиджи Лонго, убежденный коммунист, много сделавший для превращения партизанского движения в политическую силу, и Вальтер Аудизио. Это был высокий человек с бледным лицом, ему было тридцать шесть лет, прежде он работал бухгалтером. В свое время он воевал добровольцем в Испании. Он именовал себя Джованбатиста ди Чезаре Маньоли, а чаще более просто — полковник Валерио.
На заседании Комитета под влиянием более человечных и менее политизированных участников было принято решение направить Вальтера Аудизио с заданием доставить Муссолини в Милан. Однако затем, в более узком кругу, обсуждались «подробности миссии Аудизио». Эти «подробности» заключались в том, что Муссолини должны были доставить мертвым. Пальмиро Тольятти настоял на том, чтобы утвердить смертный приговор. Как он сам впоследствии объяснил на страницах коммунистической газеты «Унита», у него были полномочия принять такое решение, как «у руководителя коммунистической партии и вице-премьера Италии». Приговор подразумевал, признался Тольятти, что Муссолини и его министры должны быть расстреляны сразу после ареста и установления личности. Члены Комитета национального освобождения, не являвшиеся коммунистами, не были поставлены в известность о содержании приговора. Для них было очевидным, что по условиям перемирия Муссолини подлежало передать представителям союзных держав. Иваноэ Бономи, сменивший Бадольо на посту премьер-министра, утверждал, что он никогда не слышал о таком приговоре. Влияние коммунистов в Комитете было значительным, а кое-кто из них был известен симпатиями членам Пьемонтского Комитета, который зашел так далеко, что разработал собственное уложение о наказаниях. Согласно ему не только члены правительства Муссолини, но и рядовые члены фашистской партии признавались виновными в «подавлении свободы» и подлежали смертной казни без суда, если они не сдались до начала всеобщего восстания в Северной Италии.