— Пусть Бенкендорф сразу возвращается, — приказал государь, — но не раньше, чем де Санглен вызнает необходимое у Шульца.
Он вспомнил суховатую физиономию архитектора, но она не показалась сейчас неприятной и сомнительной. Долгая служба в Закрете у Беннигсена будто бы достаточная гарантия. Но какие гарантии сам Беннигсен способен предоставить в свою пользу? Чего на свете не случается! Он допустил немало ошибок за десять лет правления, и судьба не раз наказывала легкомысленную доверчивость. Имея дело с коварным и мстительным корсиканцем, стоит готовиться к худшему. Он не забыл, как Савари обманул русские аванпосты в Ольмюце, как затуманил головы его офицерам: ах, посланец великого Наполеона! Ах, парижский bonhomme[4]!
Бенкендорф возвратился к утру. На нем не было лица. Обычно сдержанный и осмотрительный в выражениях, он при докладе не мог справиться с волнением.
— Государь, несчастье! Едва коляска де Санглена остановилась у ворот, как деревянная галерея с ужасным треском действительно рухнула. Пострадали двое плотников.
— Не может быть, — прошептал Балашов, отирая ладонью мгновенно выступивший пот. — Не может быть!
В последние дни он не отходил от государя ни на шаг, ночуя во дворце.
— Я сам видел обломки обвалившейся крыши. Де Санглен начал дознание и продолжает поиски исчезнувшего архитектора.
— Как? — удивился государь. — Шульц пропал?
— Вероятно, бросился в реку с досады или его туда спустили. Мы наткнулись лишь на шляпу, прибившуюся к берегу.
— Хорошо, иди, ты свободен, — сказал государь. — Но смотри, Бенкендорф, никому ни звука. Я не позволю испортить нам праздник. Благодарю за службу. Передай генералу Розену, чтобы пригласил сейчас же Алексея Андреевича. — И, обернувшись к Балашову, темнея взором прозрачно-фарфоровых глаз, он добавил: — Меа coulpa[5]. Я сам посеял благодушие. Что полагаешь предпринять, Александр Дмитриевич? Неужели отступим и отменим бал? Неужели придадим этой дурной шутке значение? Плохой признак!
Бенкендорф вышел из кабинета, так и не услышав, что ответил Балашов. Министр полиции знал привычку государя принимать решения единолично. Он молчал долго, привык считаться с внутренним чувством, и после Аустерлица выслушивал вопросы государя, не стремясь преподнести быстрый ответ. Подписав Тильзитский мир, государь стал повелевать, не советуясь. Спрашивал лишь для проформы, из вежливости. Аустерлиц научил и Балашова многому. Он отметил, с какой ненавистью государь вспоминал об австрийском генерал-квартирмейстере Вейройтере — главном своем конфиденте. Вейройтера позднее обвинили в разглашении и передаче врагу военных тайн. Генерал-адъютант барон Винценгероде, страшась ложного доноса, с той поры всегда говорил на скользкие темы лишь в присутствии офицеров штаба или придворных. Черт его знает! Вейройтер… Винценгероде… В конце концов, какая разница?! Для русского уха — никакой. Ведь Винценгероде тоже состоял недавно на австрийской службе и даже был подданным корсиканца. Балашов тяжело тогда переживал и собственный афронт. Он не сумел дать правильную подсказку государю — молодому и неопытному, не сумел пробудить в его душе чувство опасности. Провожая на войну, он не заострил внимания на бонапартовском шпионаже, хотя, как петербургский обер-полицеймейстер, располагал серьезными фактами о присутствии в столице целой армии французских агентов. Немало их обнаруживалось в среде эмигрантов-роялистов. Они просачивались даже с Волыни, где стояла лагерем при императоре Павле Петровиче армия принца Конде. Даже в свите герцога Энгиенского находились подозрительные люди. Да и эпизод с Савари перед Аустерлицем в Ольмюце убедил Балашова в том, что prèfet de police[6] ни с чем не считается. Потешаясь над открытостью и прямодушием русских, действует нагло, что называется — напропалую. Информацию, которую привез Савари из Ольмюца, Наполеон если и не положил в основу Аустерлицкого погрома, то, во всяком случае, несомненно использовал, принимая последнее решение — броситься на русскую армию очертя голову, со всеми имеющимися силами, не оставляя в резерве ни одного солдата. Военную партию молодежи князя Долгорукова стоило проучить.