И, к несчастью для себя, он знал, что задумала матушка Роза.
Когда-то он был безгранично предан ей и слишком силен, чтобы кто-то заставил его выдать даже самый незначительный секрет, теперь же он умолял, чтобы его выслушали.
Святой Джон встал и отвернулся от вопящего мужчины.
— Он рассказал все, что может нам пригодиться, — тихо произнес он. — Он расплатился за свои грехи, и теперь тьма жаждет встречи с ним. Проводи его.
Брат Питер взглянул на кинжал, зажатый в руке, и подавил разочарованный вздох. Однако он никогда не ставил под сомнение приказы святого. Четким взмахом руки он оборвал пронзительные крики.
— Слава тьме, — пробормотал он, вытирая клинок пучком травы. А затем поднялся и подошел к святому. — Я скорблю, что тебе причинили боль.
Святой Джон покачал головой:
— Я уже давно подозревал об этом предательстве. И выплакал все слезы.
Но брат Питер все равно заметил, как заблестели глаза святого. И это наполнило его жгучей яростью, пожаром, разгоравшимся в его душе. Ему была невыносима мысль о том, что кто-то посмел навредить этому возлюбленному слуге их общего бога. Он готов был на все, что угодно, лишь бы избавить этого святого человека от боли.
Однако его тоже терзали сомнения.
— Достопочтенный, — начал он. — Эта зараза проникла в самое лоно Церкви Тьмы.
— Да. И разъедает его изнутри.
— Как нам с ней справиться?
Святой Джон взглянул на окровавленный нож в своей руке. Красная капля упала с кончика лезвия, распластавшись на зеленом листке.
— Матушка Роза считает, что победа ожидает ее за стенами Убежища. — Он махнул рукой, словно отгоняя муху. — Пусть получит его.
— Но…
— Пускай возьмет своих «избранных», Питер. Пускай вырежет заразу из нашего войска. Ну а кто останется с нами… что ж, мы будем уверены, что им можно доверять.
— Мы не станем помогать ей захватывать Убежище?
— Нет.
— Достопочтенный… мы так долго к этому готовились, искали это место. Наши люди опасаются, что это истинная цитадель зла. Мы не можем просто взять и уйти.
Святой Джон ответил:
— Именно так мы и поступим. Оставим это средоточие зла матушке Розе.
— Но…
Святой отвернулся и взглянул на северо-восток.
— Я чувствую иной зов, Питер. Всем сердцем и душой.
— Это Калифорния? Те девять городов?
— Те девять городов.
— Могу я спросить почему?
— Матушка Роза нападет на Убежище. Рейнджер Джо наверняка предупредит Убежище до того, как она это сделает. Мы понаблюдаем, что произойдет. Если матушка Роза захватит его, тогда мы вернемся и отобьем у нее Убежище. Она не такой талантливый стратег, как воображает.
— А если люди из Убежища разгромят ее?
— Можно многое узнать о враге, наблюдая за его победами. Мы будем наблюдать и учиться… и строить планы. Как бы там ни было, Убежище нас подождет.
65
— И что теперь? — глухо произнес Чонг. — Я просто умру? Превращусь в зомби?
Слезы обжигали его глаза, но тело сковал холод.
Бунтарка села, прислонившись спиной к стене.
— Я не… — Она умолкла и просто покачала головой.
— Нет, черт подери, — запротестовал Чонг. — Так дело не пойдет.
Его заявление было бессмысленным, и он это понимал. Но что еще он мог сказать? Стрела пронзила его тело, запустив инфекцию в кровь. Болезнь уже разъедала его. Кожа была холодной и липкой, но пот ручьем струился по лицу. Сердце бешено колотилось, словно угодивший в силки перепуганный кролик.
Он заражен.
Он умирает.
Хотя, если судить по меркам просторов «Гнили и руин», он уже умер.
Все это было слишком реально, слишком ужасно, слишком несправедливо.
— Нет, — снова произнес Чонг.
Бунтарка проглотила слезы.
— Мне очень жаль.
Она встала и, подойдя к открытой двери лачуги, встала в проходе, безмолвно глядя на расстилавшуюся вокруг пустыню, изо всех сил стиснув кулаки.
Чонг отвернулся и закрыл лицо ладонями. Но даже когда первый всхлип вырвался из его груди, раны, которые должны были причинить ему ужасные страдания, всего лишь отозвались тупой, ноющей болью. Даже боль умирала.
Жаль.
Какое крохотное и незначительное слово для того, что с ним происходит.
«Лайла!»
Он беззвучно выкрикнул ее имя и представил ее, высокую и прекрасную. Она стояла, опираясь на копье, в медовых глазах сияла мудрость. Если бы она увидела его сейчас, стала бы дожидаться, когда он восстанет или сразу упокоила бы его? Испытывала ли она к нему чувства, которые заставили бы ее на мгновение остановиться, прежде чем вонзить копье в его затылок? Горевала бы она потом? Разбила бы ее сердце вполне предсказуемая гибель неуклюжего городского мальчишки или же заставила бы ее сердце еще больше очерстветь?