Алексий оперся на кувалду, понурив голову.
— Нам не хватило всего одного дня, — сказал он. — Если бы можно было вернуться на день назад. Всего на один чертов день. — Он разжал кулак, и кувалда с глухим стуком упала, на песок. — Ну а что теперь? Как мы, черт подери, из этого выпутаемся?
Матушка Роза покачала головой:
— Не знаю. Я… я что-нибудь придумаю.
— Нет, — произнес голос, слабый, словно тень.
Матушка Роза резко обернулась.
— Святой Джон, — прошептала она.
— Не подходи! — рявкнул брат Алексий, потянувшись за кувалдой. Но из кустов у него за спиной выросла тень, Алексий пошатнулся и распростерся на земле. Матушка Роза, не веря своим глазам, смотрела, как песок под телом Алексия потемнел и сделался влажным. Алексий пытался заговорить, но уже не мог. От его горла ничего не осталось. Он заморгал, а затем неподвижно уставился в темнеющее небо.
Тень проскользнула на свет.
Лицо брата Питера казалось непроницаемым. Лучи закатного солнца сверкали на его окровавленном клинке.
Святой Джон медленно направился к матушке Розе. Он был безоружен, но она слишком хорошо его знала. Святой Джон сам был оружием, и каждая складка его одежды скрывала острые клинки. Ведь, в конце концов, он был святым Джоном, рыцарем Клинка. Сколько раз она собственными глазами видела, как этот человек, чьи руки были абсолютно пустыми, вдруг непонятно откуда молниеносным движением извлекал кинжал, окропляя воздух фонтанами крови. Он был величайшим убийцей всех времен, и вот в это она верила всем сердцем, хотя ей никогда не был близок бог святого Джона или его Церковь Тьмы.
Ей все это представлялось большой аферой. Средством для достижения цели.
Но теперь этому пришел конец.
И все вышло не так, как она мечтала.
Святой Джон приблизился к ней. Его лицо хотя и не отличалось правильными чертами, но было прекрасно, как прекрасны изящные лики святых, изображенные на иконах. Это была холодная, отстраненная и нечеловеческая красота.
Слезы потекли из глаз матушки Розы. Но она знала, что это уже ничего не изменит. И слов у нее тоже не осталось.
Если бы рядом оказались ее жнецы, а Алексий был бы жив и они успели бы захватить оружие из усыпальницы, тогда она попыталась бы как-то справиться с этой ситуацией. Попыталась бы воздействовать на святого своим даром убеждения.
Но ее шансы таяли вместе с опускавшимся за лес, пылающим солнечным диском.
Она сказала:
— Мне жаль.
И, как ни странно, она не солгала.
Святой Джон наклонился и поцеловал ее в губы. Без страсти, но с любовью. С любовью, которую понимал лишь он сам.
— Я знаю, — ответил он.
— Прошу, только пусть это будет не больно, — прошептала она.
— Да.
И она не ощутила боли.
Матушка Роза упала в его объятия, и святой Джон опустил ее на землю. А затем отступил назад, и вместе с братом Питером они скрылись в лесу.
Она лежала, пока солнце не зашло. Время утекало сквозь пальцы.
Краем глаза она уловила движение справа от себя и смогла слегка повернуть голову. Брат Алексий, шурша травой, медленно полз к ней.
«Жив, — подумала она, и ее сердце наполнилось радостью. — Мой любимый жив».
Но она ошиблась.
Великан был мертвенно бледен, словно далекие звезды, и когда он наклонился над ней, она увидела тьму. Тьма наполняла его глаза и широко открытый рот.
«Это правда, — подумала она. И это была ее последняя мысль. — Тьма существует».
93
Когда Бенни снова открыл глаза, мир вокруг изменился.
Он уже был не в самолете. И вокруг было светло.
До него доносился рев мотора, и хотя он не мог повернуть голову, но сумел скосить глаза в сторону. Рядом неслись квадроциклы. На одном мчались Бунтарка и Чонг. На другом — Никс и Ева. Их сопровождала огромная собака.
«Наверное, я слышал лай этой собаки», — подумал Бенни. Пес был облачен в доспехи, и Бенни подумал, что это здорово.
Он услышал, что шум моторов затих.
— Убежище, — произнес чей-то голос.
Никс?
Скорее всего.
— Мы должны торопиться, — сказал другой голос. Джо. — Ему становится хуже.
Бенни пытался понять, о ком они говорили. О нем?
Или о Чонге?
Квадроциклы еще немного проехали вперед, и Бенни увидел высокий забор из проволочной сетки.
«Мы дома, — подумал он. — Вернулись в Маунтинсайд».
Но рядом с воротами он увидел вывеску, которой не было на заборе родного города. Она гласила: