Выбрать главу

— Да, по-прежнему. И довольно. Не будем об этом говорить.

— Ты ведь прекрасно понимаешь, что это нелепо, — сказал он.

Поначалу она хотела огрызнуться, но тотчас спохватилась и благовоспитанно промолчала. А может, она просто была с ним согласна в глубине души.

И они бодро зашагали дальше. Стало два часа, потом три, с гор потянуло ветром, а на небе там и сям высыпали первые звёзды. Молодой Арентсен снова завёл приятные речи, сказать по правде, он приустал, недаром он с утра пораньше начал прикладываться к бутылочке и теперь ничего не хотел, кроме как продолжить в том же духе. Он не был заправским пьяницей, он был просто испытанный собутыльник и потому считал, что в таком дальнем пути бутылочка очень даже кстати... А тут уже стало четыре, после перевала дорога пошла под гору, в лесу было теплей, но вокруг быстро темнело.

— Может, это и в самом деле нелепо, — неожиданно говорит Роза.

Ему пришлось напрячься, чтобы вспомнить, с чем она согласна, потому что времени прошло много.

— Да, да, нелепо, — отвечал он. — Какой он тебе муж? Только нелепый.

— Но ты не смеешь так говорить, — пылко возразила она. — Как гадко, что именно ты это говоришь.

— Ну, не буду, не буду. Чёрт знает что, тащиться в такую даль, если человек к этому не привык. Вот и опять что-то не в порядке с подтяжками. Пройди вперёд и подожди меня.

Она продолжала шагать. Когда он догнал её, на небо уже выплыл месяц и встал как раз у них над головой. Очень был красивый вечер.

— А вот и месяц, — сказал он в новом приступе оживления, после чего побрёл дальше, простёр руку вперёд, остановился и сказал:

— Вслушайся в бурю тишины!

Ещё немного спустя он с необычайной лёгкостью в мыслях двинулся дальше, не переставая болтать:

— Ты только подумай: полный месяц! Как пристально он глядит на всё! Тебе, наверно, стыдно, когда этот тип заглядывает прямо в лицо?

— Стыдно? Это почему же?

— Тебе, которая была помолвлена с Бенони-Почтарём.

Она промолчала. Непонятно почему её хорошее воспитание простиралось столь далеко, что она даже не могла сказать в ответ какую-нибудь колкость. Вот молодой Арентсен произнёс: «была помолвлена», и значит, всё это уже позади.

— Borre ækked, — доносится с дороги.

— Jbmel adde! — откликается Роза с отсутствующим видом.

То был лопарь Гилберт, и шёл он в Сирилунн.

— Передай там привет от нас, — попросил молодой Арентсен.

И лопарь Гилберт уж такой от них передал привет, он зашёл в первый дом, а из первого во второй, а из второго в третий и всюду говорил одно и то же:

— Ничего у Бенони не выйдет с пасторской дочкой!

Да, Гилберт мастерски разнёс новости об этом лунном вечере.

— Удивительно, что именно в этот вечер я встретила Гилберта, — задумчиво сказала Роза.

И вот, наконец, они вошли в пасторский дом. Молодого Арентсена встретили там как важного гостя, подали хорошее угощение, сварили крепкий грог, и пастор Барфуд весь вечер просидел за столом. А когда грог возымел своё действие, мать Розы не раз и не два улыбнулась забавным речам Арентсена.

— Ваша матушка, наверно, не помнит себя от радости? — спросила пасторша.

— Смею вас заверить, госпожа пасторша, что от её забот мне прямо покою нет.

И пасторша улыбнулась и, желая найти оправдание для матери Арентсена, сказала:

— Бедняжка, я её понимаю, она мать.

— Она заставляет меня напяливать по две пары рукавиц зараз.

— Бедняжка!

— Бедняжка? Но только моя выносливость помогает мне это стерпеть.

И тут пасторша улыбнулась во весь рот: ну до чего же он забавный, этот правовед!

После того как пасторская чета отошла ко сну, молодой Арентсен и Роза ещё долго сидели вдвоём. За разговором они хорошо поладили, молодой Арентсен теперь держал себя куда более разумно, Роза ещё никогда не слышала, чтобы он рассуждал так связно и толково. Оба они пришли к выводу, что именно им следует быть вместе и что помолвка с Бенони была нелепостью. Старая, четырнадцатилетней давности привычка опять свела их вместе, что, в общем-то, было вполне логично. Молодой Арентсен чётко рассказал о том, какие у них виды на будущее: виды, надо полагать, отменные, с голубятней и с большим сараем, хе-хе-хе! Команда со шхуны, та, что приезжала на пасхальную побывку, рассказала на Лофотенах о его возвращении, он уже получил несколько писем от кой-кого из местных жителей, которые нуждаются в его помощи. Подумать только, они даже не стали дожидаться, когда вернутся домой, опасаясь, что его перехватит противная сторона, хе-хе.

Роза сказала:

— А как мне быть с Бенони?

— Как тебе с ним быть? — вскричал молодой Арентсен, вкладывая в свои слова другое значение. — Ты же его бросаешь!

Роза покачала головой.

— Так не годится. Разумеется, через всё это надо пройти, так ли, иначе ли, но... Я ему напишу.

— Вовсе нет. Это ни к чему.

— Не далее как несколько дней назад я снова получила от него письмо, — сказала Роза. — Подожди минутку, я его принесу. Я на него не ответила, мне трудно было.

Роза ушла за письмом. И всё время она думала про кольцо и про крестик, и про то, что спаленка и большая комната, которую Бенони пристроил к своему дому, — это всё ради неё. Ещё она вспомнила про некую дату в середине лета.

— Оно, конечно, не очень складно написано, — сказала Роза извиняющимся тоном молодому Арентсену и развернула письмо. Она держалась очень серьёзно, и на душе у неё было грустно. — Но в конце концов, главное — это ведь не слова и не буквы, — добавила она.

— А что ж тогда главное?

— Смысл, — коротко отвечала она, чтобы исключить всякую возможность насмешки.

Но письмо Бенони было написано с такими выкрутасами, что при всём желании трудно было удержаться от улыбки, читая эти забавные строки. Он писал, что лишь с большим трудом принуждает свою руку взяться за перо и что прежде всего желает успокоить её насчёт своего здоровья. Со здоровьем всё обстоит отлично. Далее, что он был очень даже огорчён из-за её молчания с оказией, со Свеном. Для него бы даже две строчки были великой радостью до конца жизни, но она, верно, почему-нибудь да не смогла. Что до товара, так он всё делает наилучшим образом и Маку на пользу, но только покупателей очень много и цены от этого ползут вверх... Ещё сообщаю тебе, что купил у хозяина промыслов две пары голубей, чтоб весной их поселить в нашей голубятне. Два белых и два сизаря. Так что, видишь, ты в моих мыслях всегда и во всякую пору, и я тебе верен до самой смерти. Дорогая Роза, если надумаешь черкнуть мне хоть две строчки, не забудь надписать на конверте название галеаса «Фунтус», здесь галеасов очень много и других судов полное море. Да как же я буду благодарить и благословлять тебя за твои строчки, а письмо спрячу на груди как цветочек. Ещё из новостей скажу, что у нас очень хороший пастор, он нас посещает и другие суда и даже рыбаков на самых дрянных лодчонках. А мы, кто выходит в море, у нас с утра до вечера опасная жизнь, и в любой час нас может призвать Господь. Так, например, в среду опрокинулся один парусник из Ранена на Хельгеланне и один человек по имени Андреас Хельгесен остался. Других удалось снять с киля, но только они потеряли всё, что у них было, и всю свою рыболовную снасть. Хочу на сей раз закончить немудрящую писанину и попросить от тебя доброго ответа, потому как люблю тебя изо всех сил. Но раз уж ты избрала меня спутником жизни, то не за моё высокое звание или великую учёность, а за моё бедное сердце. И ещё одно — я долго собирался скрыть это от тебя и не рассказывать, пока не вернусь домой, но прикинул и решил, что лучше рассказать тебе, что я послал Маку два письма и получил от него два ответа, и мы с ним поладили на том, что я покупаю пианино, на котором ты играла, и столик розового дерева, который стоит у него в малой гостиной. И я велел перевезти эти предметы в наш дом, чтоб они были как маленькое напоминание обо мне, когда я вернусь. Будь здорова и напиши поскорей. Твой Б. Хартвигсен — это моё имя. А имя галеаса «Фунтус».