— Господи, это же письмо какого-то пещерного жителя, — вскричал Арентсен, вытаращив глаза от изумления.
— Нет, я бы так не сказала, — ответила Роза. Но она явно была смущена и торопливо сунула письмо в карман.
— «Из новостей скажу, что у нас очень хороший пастор», — пробормотал он и поглядел искоса на Розу.
— Боже мой! И зачем я только его тебе показала! — не вытерпела она и решительно встала с места.
Покуда она досадливо и сердито прибирала со стола, Арентсен продолжал её поддразнивать:
— Как его звали, того человека с Хельгеланна, который остался? Андреас Хельгесен? Ты случайно не помнишь?
Роза отвечала из дальнего конца комнаты:
— Ты даже и не думаешь обо всём, что он для меня сделал. Вот и сейчас он купил пианино и столик мадам Мак.
— Да, и всего этого ты лишишься.
— Не в том дело, что лишусь. А в том, что он это купил и пошёл на большие расходы. Ах, это так гадко с моей стороны, просто плакать хочется.
— Подумаешь! — с досадой воскликнул он и встал. Но Розу он не смягчил.
— Как ты сказал? У тебя что, совсем сердца нет? Вот теперь я ему напишу, сяду и напишу всё сразу. Пусть по крайней мере получит коротенькое письмецо за добро, которого он мне желал.
— А утречком я прихвачу это письмецо, — отвечал Арентсен.
XIII
Наутро Арентсен снова предложил Розе взять у неё письмо для Бенони, но Роза отказалась:
— Оно тогда так и пролежит у тебя.
— Само собой, — отвечал он, — а ты что, и в самом деле написала?
— Написала ли я? Разумеется.
— Но посылать его не стоит. Не надо выпускать из рук подобные вещи!
— Перестань утруждать свой глубокий ум! Письмо должно уйти.
Пока богослужение кончилось, а молодой Арентсен вдоволь намелькался на церковной горке, стало уже слишком поздно, чтобы в тот же день попасть домой, и он принял приглашение пасторской четы заночевать у них. А вечером Роза обещала проводить его до Сирилунна.
В понедельник утром они тронулись в путь, получив от пасторши провизию на дорогу, а вдобавок полную бутылку. Роза сама несла своё письмо Бенони и была исполнена решимости доставить его на почту.
Они вошли в посёлок, и Роза свернула к Сирилунну, а молодой Арентсен продолжал путь к дому пономаря. По дороге они успели прийти к полному согласию. Прежде чем расстаться, Роза потребовала, чтобы он точно назвал дату свадьбы. И когда он сказал, что пусть, мол, Роза сама решает, она предложила двенадцатое июня, когда рыбу распялят для просушки. Они и в этом вопросе также достигли полного согласия...
И вот вернулись с Лофотенов рыбаки, а немного погодя Бенони и другие шкиперы на своих гружёных судах. Всю рыбу тотчас перевезли на сушильные площадки, вымыли и начали сушить.
С последнего почтового парохода на берег сошёл престранный господин, никому здесь не знакомый, в клетчатых брюках и с удочкой, которую можно было разбирать на части и снова складывать. Это был англичанин, лет примерно от сорока до пятидесяти, и звали его Хью Тревильян. Он прямиком отправился на скальные площадки и два дня подряд, с раннего утра до позднего вечера наблюдал, как моют рыбу. При этом он не произносил ни слова и ни у кого не стоял на дороге. Сушильщик Арн, который следил за работами, подошёл к нему, поздоровался и спросил, кто он такой есть, но англичанин сделал вид, будто не видит и не слышит. При нём был мальчик, который таскал за ним ручной чемоданчик, за свои услуги мальчик получал талер, но сейчас он прямо умирал от голода, потому что целый день ничего не ел. И Арн-Сушильщик дал ему кое-что из своих припасов. «Что это за господин такой?» — спросил Арн. «Не знаю, — отвечал мальчик. — Когда он мне чего приказывает, он говорит будто мой младший братишка, а когда я спросил, не иностранец ли он, ничего не ответил». Верно, какой-нибудь скоморох с ярмарки, решил Арн... Англичанин стоял, опёршись на свои удочки, курил трубку и наблюдал за ходом работ, через небольшие промежутки времени он открывал свой чемоданчик и отхлёбывал из бутылки. Он пил и пил, и глаза у него стекленели. За день он выпил две бутылки и время от времени садился на камень, потому что ноги плохо его держали. Когда миновало два дня и мытьё рыбы подошло к концу, странный господин по имени Хью Тревильян взял мальчика и ушёл. По дороге он время от времени останавливался, глядя на горы, поднимал с земли камни, взвешивал их на руке и выбрасывал. Ближе к дому Бенони он с особым вниманием разглядывал горные склоны и даже заставлял мальчика отламывать небольшие камешки, которые затем складывал в свой чемодан. Потом он сказал, что хочет побывать в соседнем приходе, и мальчик повёл его через общинный лес и через горы. Получил он за эту услугу два талера. В соседнем приходе англичанин начал собирать свою удочку, чтобы ловить в большом ручье лосося. На удочке было закреплено колесо, которое сразу распяливало пойманную рыбу. Порыбачив до вечера, он зашёл в ближайший дом и попросил ссудить его котлом. В этом котле он сварил лосося, съел, после чего зашёл в тот же дом и несколькими серебряными монетами уплатил за прокат. А дом этот и двор в Торпельвикене принадлежал Марелиусу, и Марелиус заключил с незнакомцем договор, согласно которому незнакомец получал право ловить рыбу у него в бухте целое лето. За своё право англичанин заплатил Марелиусу немало талеров, точно он их не подсчитывал. К тому же, раз на письмах, которые в течение лета поступали на имя англичанина, стояло Его чести, а также сэр, то, уж верно, он был не простой человек. Он поселился в избушке издольщиков, стоявшей на том же подворье, а жильцам он щедро заплатил за выезд. Два месяца он воздерживался, но потом всё-таки послал за выпивкой в Сирилунн и пьянствовал две недели подряд, после чего завязал до осени. Разговаривал он мало.
Вот, собственно, единственное не совсем обычное, что произошло в приходе. А Макова рыба мало-помалу сохла, и благословенная плата, деньги для женщин и детей потекли ручейком в рыбацкие хижины, оборачиваясь большим подспорьем. И это было вполне обычно из года в год...
А Роза часть времени проводила дома, часть — в Сирилунне и нередко ходила погулять со своим женихом, молодым Арентсеном. Письмо Бенони так и не было отправлено. Нет, нет, в своё время она твёрдо решила вести себя достойно и сдать письмо на почту, но внутреннее тепло оставило её, письмо так и лежало на одном месте, а потом она его просто спрятала с глаз подальше. Николай скорей всего был прав, когда говорил, что такие письма нельзя выпускать из рук. Сознание вины в ней постепенно ослабело: пусть Бенони несёт свой крест, как она четырнадцать лет подряд несла свой; вот Маку она несколько раз хотела выложить всю правду, но он не желал её слушать. «Нет, нет, я в этом не разбираюсь», — говорил он и отмахивался. Но ведь он отлично во всём разбирался, когда содействовал её помолвке с Бенони! Хо-хо, видно, Мак понял, в чём тут дело, вся округа это знала, маленький осторожный намёк в устах лопаря Гилберта разлился широкой рекой сплетен. Впрочем, Розу отнюдь не смущало, что люди всё знают, это могло избавить её от объяснений, облегчало положение, помогало выпутаться.
Но всё-таки Роза не могла себя чувствовать спокойно во время своих визитов в Сирилунн. Рано или поздно придётся давать отчёт.
Сразу же после возвращения Бенони развил бурную деятельность, распорядился доставить к нему столик для рукоделия и пианино. Мак выговорил только одно условие: чтоб это произошло поздно вечером. В остальном же Мак вёл себя достойно и не подорожился, три сотни талеров за всё про всё, за фамильные драгоценности, за сокровища, поистине не имевшие цены.
Когда Бенони смутила даже эта, вполне сходная цена и он сказал, что такой наличности на руках не имеет, Мак покачал головой и ответил: