И конечно, у меня есть несколько друзей по переписке. Самые близкие друзья, что у меня есть. Мой лучший друг, Фил — заключенный в Сан-Квентине. Он убил своего шурина и был приговорен к пожизненному заключению. Я бы никогда не захотел встретиться с этим человеком на улице, но я узнал из его писем, что он может быть очень чувствительным человеком. Из всех моих друзей по переписке он лучше всех понимает, что значит быть изолированным, отчужденным, одиноким. Я также пишу женщине средних лет по имени Джоан во Францию, молодой незамужней девушке по имени Николь в Бельгию и маленькому мальчику по имени Руфус в Вашингтон, округ Колумбия.
Я не написал ни одному из них правду.
Но как я могу? Я действительно не знаю, что такое «правда».
Первый опыт произошёл, когда мне было двенадцать. По крайней мере, это первый случай, который я помню. Мы с моим кузеном Джобом играли на не паханном заброшенном поле позади бабушкиной фермы. Мы только что закончили яростную игру в «замораживающий шар» и бежали, как сумасшедшие, мчась к сараю, через акры травы. Трава была высокая, почти выше моей головы, и мне приходилось напрягать шею и подпрыгивать, чтобы увидеть, куда я бегу.
Я не видел камня, о который споткнулся.
Видимо, я потерял сознание на несколько секунд, потому что оказался лежащим на земле, глядя на бесконечный лес травяных стеблей. Я встал, ошёломленный и обиженный, и пошёл к сараю, где, как я знал, меня ждал Джоб, с самодовольной улыбкой победителя на лице.
Должно быть, я ударился головой сильнее, чем думал, потому что все шёл и шёл и не выходил на чистое место у сарая. Вместо этого трава становилась все гуще и выше, и вскоре я потерялся в ней. Я даже не знал, в каком направлении иду.
С все ещё пульсирующей шишкой на голове и с сердцем, начинающим колотиться от перспективы потеряться в траве, я решил позвать на помощь:
— Джоб! — Я громко закричал, сложив руки рупором, чтобы усилить звук. — Я заблудился!
Я услышал издевательский смех Джоба в неопределенном направлении.
— Я серьезно! — Закричал я. — Помогите!
Джоб захихикал снова.
— Да, — отозвался он, — сарай найти непросто.
Я уже был готов расплакаться.
— Мама!
— Она тебя не слышит, — сказал Джоб. Он сделал паузу. — Я приду и заберу тебя, но тебе придется заплатить цену.
— Я заплачу! — Я заплакал.
— Ладно. Скажи: — я трусишка,[1] и я сдаюсь как девчонка.
Через минуту я услышал, как Джоб продирается сквозь сорняки. Он прошёл сквозь стену травы справа от меня.
— Пошли, — сказал он, смеясь.
Я последовал за ним к сараю.
В ту ночь, когда я разделся перед принятием ванны, я обнаружил, что кожа на моем животе вместо обычного бледно-розового цвета, каким-то образом стала темной и довольно насыщенно желтой. Я был сбит с толку; я не понимал, что произошло. Возможно, подумал я, случайно прикоснулся к какому-то химическому красителю. Но желтый цвет не сошёл даже после жесткой чистки в течение десяти минут.
Однако я не сказал об этом родителям, и через несколько дней цвет просто исчез.
У меня не было другого опыта почти десять лет.
В колледже я изучал историю. Промежуточные экзамены закончились, и после почти полных двух недель непрерывного обучения, я решил сопровождать новых друзей и новых знакомых в клуб в Лонг-Бич, чтобы послушать среди толпы студентов колледжа квинтет Чико Гамильтона,[2] на тот момент музыкальную сенсацию. Я сидел в полумраке, в галстуке, курил свою тонкую трубку и внимательно слушал модные тенденции дня.
После выступления один из сидевших за нашим столом, студент по имени Глен, которого я едва знал, сделал длинную затяжку сигареты и посмотрел на уходящих музыкантов:
— Дерьмо, — произнес он.
Я не мог поверить в то, что только что услышал.
— Ты шутишь, — сказал я.
Он отрицательно покачал головой.
— Очень переоценено. Банальная музыка и это в лучшем случае.
Я был возмущен! Я не мог поверить, что мы слушали одну и ту же группу.
— Ты ничего не знаешь о музыке, — сказал я ему. — Я не собираюсь с тобой это обсуждать.
Глен слегка улыбнулся:
— А ты, наверное, музыкальный эксперт? — спросил он, обращаясь к сигарете.
— Я специализируюсь на музыке, — соврал я.
И я специализировался на музыке.
Все так просто.
Вся моя жизнь изменилась, когда я произнес эти слова. Я вспомнил мириады музыкальных курсов, которые я прослушал и прошёл; я вспомнил имена, лица и даже особые выражения учителей фортепиано, которые меня учили. Я знал подробности о людях, которых не знал несколько минут назад. Я знал, что, как и почему только что играла группа.