— Отец… — повторил Грендель. Он удивлен. Никогда он не задумывался об отце, не считал себя даже растущим без отца — он знал, что родила его мать, и ничего иного ему и в голову не приходило.
— Твой отец… убил дракона, — прошипела она из воды.
— Он не умел прятаться, мать, этот бедный вёрм[44], а я останусь с тобой. — Грендель сжал пальцы, и хребет тюленя рассыпался в труху. — Я останусь здесь, и они меня никогда не найдут.
— Ты обещаеш-ш-шь, — ледяным шорохом донеслись до него слова матери, от них веяло опасностью. — Но обещания нарушаются, слишком просто нарушить обещание…
Грендель открыл глаза, вывалился обратно из пещеры, из того потерянного неведомого, никогда не бывшего дня, свалился туда, где начался его сон, — и вот он снова сидел возле своей пещеры, следил за исчезающим солнцем, и уши его резал вой этой желтоволосой сучки короля Хродгара.
— Почему я не выношу этих звуков, матер? — простонал Грендель, глядя в пылающее небо. — Это всего лишь песни, так? Ведь это лишь шум, не мечи, не топоры, не копья. Писк жалких существ, которые утешают сами себя, бодрятся во тьме. Почему такая мелочь мешает мне жить?
Мать у входа в пещеру дробила зубами кости, высасывала из них мозг, не отвечала.
А арфы Хеорота обезумели. Дикая какофония рушила стену Мидгарда, как будто последний день настал. Соль покинула небо, оставила его тьме, ночи, волку-преследователю. Грендель впился когтями в почву, уперся ими в скальную основу. Из ноздрей его капала кровь, окрашивая землю под ногами.
— Ареак, — бормотал он, вспомнив наконец имена коней, впряженных в солнечную колесницу, отгадывая загадку, которую ему никто не загадывал. — Арвак и Альсвинн зовут их[45].
Он заскрипел зубами. Но он всего лишь Грендель, не убивший ни одного дракона, а песня валила вековые деревья и трясла землю под его ногами. Песня спугнула даже его мать, морскую нимфу, дочь гиганта, грозу озер. Еще мгновение, и зубы Гренделя рассыплются в пыль и рассеются изо рта его.
— Я должен проснуться, — зарычал он, булькая кровавыми пузырями. — Я немедленно проснусь. Я лишь сплю, боль снится мне. Шум — лишь сон… Я проснусь, прогоню сон…
Грендель открыл глаза. Он более не спит, он один в своей пещере, лежит под оленьими и медвежьими шкурами. Вечер, матери нет, но боль осталась, и поток звуков заливал пещеру, крушил уши, бил в них, как прибойные волны в береговые рифы. Грендель тонул в этом звуковом прибое. Челюсти его разошлись, и из пасти вырвался рев, изверглись мука и ярость, помчались вдаль, над лесами, болотами и холмами. Но его мощный голос казался ему легким шорохом в сравнении с мучительным звуковым прибоем проклятых мягкотелых. Он обернулся к пещерному водоему. Где она? Как попасть к ней? В глубину, прижаться к ее груди, обрести покой, спастись от уничтожающей все вокруг, мертвящей жизни жалких людишек…
Отбросив шкуры, он вскочил, и, если бы его мать была с ним, она узнала бы все слова, скрытые в его диком животном вопле. Она услышала бы его печаль и отчаяние оттого, что он не сдержал обещания. Но услышала бы она также и облегчение от достигнутой определенности, от решимости выбить, выдавить, вырвать жизнь из этих шумливых полудурков, столь приятных на вкус. А когда все закончится, ночь снова станет тихой, слышны будут лишь приятные звуки старого леса, болот, морского берега. Сталактитовая капель и всплески угрей в материнском пруду…
8 К ночи
— Это и есть ваш демон? — спросил Беовульф короля, услышав жуткий вопль со стороны болот. Вопрос этот услышали все, ибо шум сразу стих, музыканты прекратили игру, даны и их дамы замерли — кто от неожиданности, а кто и окаменел от ужаса. Все как будто ждали повторения звука. Хродгар потер лоб, вздохнул, нахмурился. Глянув на резной солнечный круг, он увидел, что день завершился. Солнце исчезло, наступала тьма.
— И вправду, страшный час снова настал. — Хродгар показал на солнечные часы.
— Пора очистить зал, — решил Беовульф, но Хеорот уже постепенно пустел сам по себе. Рев, донесшийся со стороны наступавшей ночи, погасил веселье. Усталый и пьяный король поднялся из своего кресла.
— Да, все равно старику пора на отдых. — Он огляделся, посмотрел на королеву, которая не спускала глаз с Беовульфа. — Красавица моя, — обратился он к ней. — Окажи мне любезность, помоги найти дорогу к ложу. Иной раз мне кажется, что один я заблужусь. — И он протянул старческую дрожащую руку к Вальхтеов. Она медлила, все еще глядя на Беовульфа.
45
Арвак («ранний») и Альсвинн («быстрый») — кони, везущие Соль; под плечи им положены кузнечные меха, которые, по-видимому, должны раздувать солнце.