Их оружие не причинило чудовищу никакого вреда – лезвия отскакивали от гладкой темной шкуры, словно по камню бьешь! Однако зверюга на миг отвлеклась, повернула морду в сторону Хенге-ста, отбросила его свободной лапой и…
Беовульф успел: острие Хрунтинга вошло под нижнюю челюсть и показалось из черепа монстра, со стороны «затылка» чуть сплюснутого широкого черепа. Хватка щупалец ослабла, Беовульф отпустил рукоять меча, вывернулся, стремительно отполз в сторону. Остальные тоже отошли – Гундамир бросился к охающему Хенгесту, сильно ударившемуся спиной о покрытый мхом валун, Алатей с Эрзарихом укрылись за «Божьим кругом».
Виновница всех бедствий Хеорота яростно замахала лапами, пытаясь выдернуть застрявший меч, запищала, заныла и вдруг полыхнула ярчайшим бело-голубым огнем. Вместо жара по старому капищу распространился леденящий холод, изо рта Северина повалил густой пар.
Пламенный смерч поднялся высоко над идолами богов Асгарда, в его центре билось и умирало Нечто, не напоминавшее ни человека, ни любую из известных живых тварей. Умирало тяжко, скверно. Плавилась плоть, обращались во прах щупальца и отростки, вскипала пузырями кожа, туловище каждое мгновение меняло форму, и наконец чудовище разорвало изнутри – волной разлетелись осколки льда, застучавшие по камням и дереву. Гундамиру разорвало верхнюю рубаху, ледяная стрела прошла по касательной, чудом не вонзившись в грудь.
Хрундинг рухнул на заиндевевший мох. Над мечом возникли струйки пара, лезвие было покрыто густым инеем.
Неожиданный резкий порыв теплого ветра в единый миг рассеял туман. На «Божий круг» хлынул ливень солнечных лучей – столб чистого света.
– Ф-фу. – Беовульф вытер лицо ладонью. – Всё кончено.
– Нет, не всё, – проговорил епископ Ремигий. – Остался он…
Грендель стоял возле брошенного дома, опершись единственной рукой о полуразвалившийся сруб. Выглядел он теперь как человек – разве что очень большой и уродливый.
– Пусть уходит… – отмахнулся Гаут. – Воля матери теперь над Гренделем не властна…
Догадка Ремигия и Беовульфа о том, что логово Гренделя и его загадочной родительницы являлось Границей, где сталкивались две стихии, полностью подтвердилась: этот участок болот был связан с морским побережьем расселиной в скалах – настоящими «Вратами».
Жрецы, обустраивавшие капище, знали о проходе к морю, поскольку на граните были выбиты охранные руны, отпугивавшие нечисть, – похоже, что жрецы изначально столкнулись с малопонятными и пугающими явлениями, но переносить «Божий круг» в другое место почему-то не стали. Здесь Граница, а следовательно, всяческие необычности здесь вполне в порядке вещей.
Ну а когда мать Гренделя пробудилась и накопила достаточно сил, началась эта история, длившаяся полную дюжину зим. С ее возможностью к мгновенным превращениям древняя богиня (а может быть, великанша или некое иное создание, людям неведомое) могла принять облик как прекрасной девы – именно в этой ипостаси ее видела Вальхтеов, – так и безобразного страшилища, которое сразил Беовульф.
Впрочем, все это были лишь догадки, ничем не подтвержденные. Расспросить Гренделя никому и в голову не пришло: сама мысль о беседе с Проклятием Хеорота выглядела нелепой.
Лишь одно соображение, высказанное Беовульфом, выглядело относительно достоверным: мать Гренделя в давние позабытые времена была связана с морем, со стихией воды. Во-первых, полуостров Даннмёрк некогда поднялся из глубин океана – достаточно вспомнить клык Ёрмунганда, в котором застрял меч Фрейра. Значит, и галиурунн обитал на дне. Во-вторых, она предпочитала жить на Границе: суша была ей враждебна изначально, а море перешло под власть иных богов – ванов.
Иное дело – Грендель, в котором сочетались черты существа волшебного и существа смертного. Морской великан Эгир, если верить легендам, был сыном Ньорда от человеческой женщины, и Грендель смог бы прижиться у своих двоюродных сородичей – Эгир и его жена великанша Ран славились своим гостеприимством и добросердечием на все Девять Миров, от Асгарда и Мидгарда до огненного Муспелльхейма. Люди же, как известно, непохожих на себя чужаков не терпят, да и слава у Гренделя чересчур недобрая.
Если Грендель останется в Даннмёрке, его убьют – не Беовульф, так кто-нибудь другой. Со смертью матери он растерял большую часть колдовской силы и стал обычным великаном…
– Иди, – сказал Беовульф бывшему противнику. – Иди в море и никогда не возвращайся. Тебе нет места среди нас. За все злодейства тебя наказал не я, а боги Ванахейма. – Гаут вскинул меч. – Мою руку направляли ваны. То, что Хрунтинг не убил тебя, а лишь отсек руку – знак того, что Ньорд и Фреир не хотели твоей смерти.
Грендель молча развернулся и заковылял к дальней части острова, в сторону скал. Люди двинулись за ним – проследить. В темном ущелье плескалась морская вода, был слышен шум прибоя, отражавшийся от каменных стен. Он вошел в воду не обернувшись и ничего не сказав напоследок. Только Фенрир тихо гавкнул ему вслед.
– Возвращаемся, – сказал Беовульф. – Заметили, очень холодно – тварь мертва, а колдовство доселе не исчезло.
Да, не исчезло. Солнце стояло в зените, однако не грело. Каждый чувствовал, что камни под ногами чуть подрагивали, пульсировали, будто человеческое сердце, впитав чуждое волшебство.
– Давайте поспешим, – нахмурился Хенгест. – Не нравится мне это. Совсем не нравится.
Быстро преодолели стылые болотины, перебрались на соседний остров, потом на следующий, более высокий. После исчезновения тумана обзор был отличный, и от взгляда никак не могло ускользнуть то, что старое капище – валуны, идолы, кажущиеся издалека тонкими палочками, темный силуэт жреческого дома, – все начало покрываться инеем, ярко сиявшим на солнце. Окруженная возвышенностями впадина превращалась в огромную глыбу льда, медленно погружавшуюся в топь.