Беранже пропел эти слова вполголоса и с чрезвычайно выразительной интонацией. Все невольно вздрогнули и оглянулись. Де Пииса в комнате не было. Но когда Беранже пропел следующую строфу, слушателям показалось, что он здесь, перед ними, просвеченный насквозь взглядом песенника. Нет, это даже не Пиис, это нечто большее. Отвратительная фигура провокатора, улыбающегося подлеца встала перед ними.
Первую строфу — обращение к «апостолам» — автор решил потом вычеркнуть из песни. Нечего связывать тип провокатора с одним каким-то кружком, решил Беранже, этот тип шире и значительнее.
«Портрет этого трусливого апостола схож со столькими людьми, что после уничтожения первого куплета песня получает обобщающий характер», — напишет он в примечании к песне.
Общество Апостолов распалось, но шевалье де Пиис продолжал свою деятельность осведомителя, оставаясь членом либерального общества «Друзей печати», и получал от правительства кресты и пенсии.
В САЛОНАХ
Час сумерек с его зыбкой окраской. В окнах домов зажигаются первые огоньки, а в мастерских, на фабриках, в лавках опускают ставни, задвигают тяжелые засовы. Усталый рабочий люд заполняет улицы предместий. Кто спешит домой, кто на свидание к Марго или Жанетте, а кто — в кабачок.
И ему, Беранже, тоже пора расправить плечи, пройтись. Новая строфа песни отточена, отшлифована на славу. Сколько трудов потребовалось для этого!
На деревянном простом столе, который служит ему и для еды и для работы, рядом со стопкой бумаги громоздятся словари, справочники. Это друзья и помощники Беранже. Он постоянно советуется с ними в поисках самого точного и меткого слова, в стремлении проникнуть в его глубины, разгадать его разнообразные смысловые оттенки, заставить слово блестеть в стихе новыми гранями. Разведчик недр живой речи, молотобоец и ювелир — все это соединилось для Беранже в ремесле поэта. Поиски, добыча — и тут же беспощадно строгий отбор.
Все должно быть в песне естественно, доходчиво и в то же время предельно кратко. Цветистые эпитеты и затейливые украшения лишь затемняют ее смысл, они не нужны в этом жанре — к таким выводам пришел он. Поступь песни должна быть легка и стремительна, облик — ясен и целен. Единство мысли, чувства и их словесного выражения — залог действенности песни.
Он уже успел далеко уйти в своих размышлениях и поисках от поэтических формул «Погребка», от его примитивной морали, выраженной когда-то в четырех словах: смеяться, петь, любить и пить!
Конечно, он не изгнал из своих песен смех и шутку. Но веселый блеск застольной песенки сочетался в его поэзии с гражданским пылом. Задорный напев улицы — с ясностью и чистотой классических образцов.
Он еще чувствует себя в начале пути, но уже приступил к своей главной жизненной задаче — дать Франции новую песенную поэзию, которой раньше у нее не было.
Размышляя обо всем этом, Беранже тщательно чистит воспетый им «старый фрак», облачается в него и выходит на улицу. Работа его над песней продолжается всюду, где бы он ни был. О чем сегодня спорят в кабачках, какие песенки поют на бульварах, что волнует литераторов и политиков на их сборищах — все он должен знать, слышать, во всем улавливать главное, добывая тот жизненный сок, который заиграет в его песнях.
Куда направить шаги? Прежде всего, конечно, пообедать. С тех пор как Кенекур с семьей переехал в 1813 году в Париж, на столе милейшего настоятеля «Монастыря беззаботных» всегда ставится прибор для брата Весельчака. Здесь Беранже чувствует себя как дома. Можно отвести душу, если есть неприятности, отдохнуть после напряженного дня. А потом, набравшись сил, пойти куда-нибудь в более многолюдное общество.
«Погребок» к 1817 году как-то зачах и распался. Большинство его членов перешло в песенное содружество «Ужины Мома». Мом — божок иронии и шутки в античной мифологии — обычно изображался с погремушкой в руках, и председатель «ужинов» обладает этой божественной регалией. Погремушка служит на сборах вместо звонка, и Беранже часто потрясает ею, зовя к тишине и вниманию балагуров, собравшихся за длинным столом в ресторане Бовилье…