Выбрать главу
Надо быть весьма речистым, Чтоб министрам угодить. Надо шиканьем и свистом Их противникам вредить.

Заботиться о принципах вовсе не рекомендуется, зато иметь острый нюх депутат обязан:

Ежедневно, господа, Я твердил то «нет», то «да».

Пузан раздувается, красуется, щеголяет перед избирателями своей политической «весомостью». Он сделает все, что требуется вышестоящим: постарается отвергнуть реформы, позаботится, чтоб зажали рот прессе, чтоб увеличили расходы на полицию. Пусть не беспокоятся просвещенные избиратели и пусть, со своей стороны, пекутся о нем:

Вы должны кормить, покорны, Провиденье не хуля, Нас, пузанов, штат придворный И, конечно, короля. А народ, для пользы дел, Лучше бы поменьше ел.

«Каждый департамент узнавал в пузане своего депутата», — говорил Беранже, не скрывая удовольствия, которое доставила ему эта оценка песни.

Через год тот же персонаж снова выступил в песенке «Пузан на выборах 1819 года». Он не изменился, только еще больше обнаглел и рвется к министерскому портфелю. Пузан обращается с отчетной речью прямиком к тем, в ком всегда находит сочувствие и поддержку: к префектам, мэрам, церковникам. Ведь он же потрафил им за срок своего пребывания в палате, значит теперь они снова должны избрать его!

Когда б рука не мыла руку, Стеречь овец не мог бы волк.

На этом золотом правиле покоятся благоденствие и карьера пузана. Сомненья нет, он добьется своего. Ему раздолье в монархии Бурбонов…

Да. Прошли те времена, когда голоса гигантов звучали над Францией. Теперь в стране музыку делают торжествующие ничтожества. Об этом поет Беранже в новой песне «Мелюзга, или Похороны Ахилла»:

«Мелюзга, я расплодилась, Мелюзга, — Я теперь уж не слуга! Волей Зевса воцарилась Я над миром, мелюзга!»
* * *

К возмущению маркизов Караба, паяцев и пузанов выборы 1819 года увеличили число независимых в палате депутатов, к тому же среди избранных оказался некий аббат Грегуар, старый член Конвента, голосовавший некогда за казнь Людовика XVI.

Король был уязвлен, граф д’Артуа весь клокотал яростью, свора маркизов Караба свистала и улюлюкала, святые отцы гнусили с амвонов, на все лады проклиная цареубийц. В палате депутатов назревал грандиозный скандал.

Министры во главе с Деказом, ставшим к тому времени премьером, поспешили срочно податься вправо. Деказ распустил «Общество друзей печати» и готов был пойти на пересмотр некоторых законов, казавшихся ультрароялистам чересчур либеральными. Но напрасно королевский фаворит расточал обещания, заверения и улыбки: дни его полулиберального министерства были сочтены. Неожиданное событие ускорило ход вещей.

13 февраля 1820 года ремесленник Лувель ударом ножа смертельно ранил сына графа д’Артуа, герцога Беррийского, когда тот выходил из театра. Лувель надеялся, что убийство наследника престола по» ложит конец всей династии Бурбонов. Но удар его свалил не монархию, а лишь герцога да в придачу министерство Деказа.

Династия пока что уцелела, защитники ее ощерились и пошли в наступление.

— Деказ — сообщник убийц! — вопили роялисты. — Вся Франция опутана заговором, и виной тому — либералы!

Как ни жалко было Людовику XVIII разлучаться со своим фаворитом и советчиком, но пришлось согласиться на его почетную отставку. В знак королевской милости Деказу были дарованы звание пэра, титул герцога и дано новое назначение — посланником в Англию, столь милую сердцу старого Бурбона.

В салоне Лаффита тревога. Кружок молодежи теснится вокруг Беранже. Что скажет песенник оппозиции о последних событиях? Нет, он не скорбит о судьбе Деказа и его министерства. Полумеры и экивоки не достигают цели в политике.

— Многие видят причину падения Деказа в убийстве герцога Беррийского, — говорит Беранже. — По* верьте мне, это был лишь повод. Сама система, избранная им и позволявшая каждой партии быть у власти, с давних пор обречена на непродолжительное существование.

Говорят, что сей герой дня не только усердно угождал королю, но и будто бы мирволил либералам. Однако за время его правления наибольшего успеха добились иезуиты, они даже начали захватывать в свои руки народное образование.

Сам Деказ недолюбливал иезуитов, но пуще всего стремился, как бы не прогневить брата короля и его милейших друзей из Конгрегации, не жалевших угроз для королевского фаворита; в результате он ничего не предпринял, чтобы противодействовать иезуитам.