Ночью, когда заснула стража, рабы пируют в хозяйских погребах. Пьют и напевают дикую, заунывную песню о своей беспросветной судьбе, о позорных оковах. Ох, как тяжелы цепи, но они и не пытаются разбить их.
Рабы отмахиваются от воспоминаний о воле, они забыли о друзьях, погибших в борьбе.
с циничной безнадежностью восклицают они.
Так поют они до пробуждения тирана, который приказывает слугам унять излишнюю веселость рабов плетьми. И рабы трусливо преклоняют колени перед властелином. «А ведь когда-то мир дрожал пред нами», — мелькнет вдруг смутное воспоминание в их затуманенных мозгах. Мелькнет и исчезнет под свист плетей.
Песня заканчивается прямым обращением к Манюэлю:
Одну за другой пересматривает Беранже песни, сочиненные им за последние годы. Сказать по совести, годы не веселые ни для поэта, ни для Франции и ее народа. Не удивительно, что и песни этих лет не брызжут прежним весельем. Уже названия их говорят о настроении автора: «Эпитафия моей Музы», «Мои похороны», «Больной», «Разбитая скрипка», «Узник», «Дамоклов меч», «Галльские рабы»… Читатели, пожалуй, и не узнают поэта, так полюбившегося им по прежним сборникам. Нет, все-таки узнают. Даже в самых грустных песнях его не исчез задор, не иссякло остроумие, сохранилась стремительность движения и меткость прицела. К тому же в новом сборнике найдут место и шутливые анакреонтические песенки. Но вот самые острые политические песни придется до поры до времени придержать. Разве осмелится хотя бы один издатель в реставрированной монархии опубликовать «Новый приказ»? Что ж поделать, придется самым резвым его детишкам-песен-кам до лучших времен побродить по свету в рукописях или в устной передаче. Пусть томик его песен, как мальчик с пальчик, ускользнет от лап людоедов, хотя они и будут коситься на него, а может быть, и гнаться за ним.
Издатель Лавока, запуганный полицией, пожалуй, еще больше автора беспокоится по поводу всяких осложнений с цензурой и уговаривает Беранже подрезать то одну, то другую песенку. Лавока дал обещание цензорам снять последнюю строфу из песни «Галльские рабы» — обращение к Манюэлю.
Нет, уж чем-чем, а этой строфой автор никак не соглашается поступиться.
Сборник вышел в свет в марте 1825 года. В честь этого события издатель устроил званый обед. Хозяин и гости долго ждали виновника торжества, бутылки с шампанским были наготове, но Беранже так и не пришел. В тот самый день он узнал, что вопреки его воле издатель все-таки снял в части тиража заключительную строфу из «Галльских рабов». Беранже был возмущен. Потом он, правда, смягчился, узнав, что Лавока только таким способом удалось отбиться от полиции и получить разрешение на выпуск книги.
В другой части тиража запрещенная строфа сохранилась, и против издателя не замедлили начать судебный процесс. Лавока был присужден к денежному штрафу. Затевать дело против Беранже власти на этот раз не стали.
«ОПАСАЙТЕСЬ, ПТАШКИ…»
16 сентября 1824 года умер Людовик XVIII. На французский престол под именем Карла X взошел брат покойного короля граф д’Артуа. Новый монарх не счел нужным изменять состав министерства и политический курс. Карл лишь двинулся дальше в прежнем направлении.
Первым шагом по восшествии его на престол было установление закона о святотатстве, согласно которому кража в церквах и осквернение церковных сосудов и предметов, предназначенных для католического богослужения, карались смертной казнью.
Даже автор «Гения христианства», ревностный католик и роялист Шатобриан выступил против этого закона, заявив, что он «оскорбляет человечество, но не охраняет религии».