Ее провели на голом холме у моря. Здесь были родственники Солли, почти никого из которых Ким раньше не видела. «Рыцари моря» были и здесь с плещущим знаменем, на котором была их эмблема — трезубец на белом фоне. Представители Института шли толпами, даже Агостино появился.
Друзья Солли по обычаю выходили вперед и говорили о нем. Остальные стояли и вытирали глаза.
С океана дул соленый ветер. Один композитор, которого Солли когда-то вез с Земли и с которым подружился, написал для похорон кантату «Хотя завтра и не наступит». Он привел с собой певца, и тот спел ее, а Ким слушала, не вытирая слез.
В конце концов, как она и знала с самого начала, было названо ее имя.
Стоящий среди «рыцарей» брат Солли показал на нее.
— Ким Брэндивайн, — объявил он. — Юная дама, ради которой Солли отдал жизнь. — Все посмотрели на нее с ожиданием. — Ким, может быть, ты выйдешь и скажешь пару слов?
Она надеялась, что ее оставят в покое. Но выступить — это было самое меньшее, что она могла сделать в память Солли, и потому она была готова. Она приняла транквилизатор заранее, но он никак не смягчил горе и чувство потери, и Ким забыла все, что подготовила, и кое-как, запинаясь, произнесла несколько банальных фраз, тут же унесенных ветром.
— Самый самоотверженный человек, которого я знала…
На горизонте уходил вдаль парус, и казался куда менее реальным, чем морской пейзаж, который она видела на «Хаммерсмите», стоя рядом с Солли.
Небо было безоблачным, ярко сияло солнце. — Меня бы сегодня здесь не было…
Она подавила слезы и сумела возвысить голос над ветром.
— Видит Бог, я его любила!
И чей-то детский голос спросил:
— И поэтому она его бросила, мама?
Когда она договорила, брат Солли вежливо ее поблагодарил, дал слово еще нескольким ораторам, объявил, что напитки подают в южном павильоне и закрыл церемонию.
Ким еще несколько минут стояла не в силах двинуться. Несколько «рыцарей» подошли поговорить, пожелали благополучия. И тут перед ней мелькнули светло-синие глаза Солли. Они принадлежали молодой темноволосой женщине.
— Я — Патриция Кейс, — сказала она. — Сестра Солли. Хотела вас получше рассмотреть.
Она произнесла эти слова, будто откусывая куски льда, повернулась и ушла, сдерживая слезы.
Впервые в жизни Ким встретилась с направленным на нее открытым презрением.
— Это не так было, как вы думаете… — начала она вслед уходящей женщине. — Все совсем не так…
Средства массовой информации подали ее в том же свете: беспомощная пассажирка в исследовательской экспедиции, которую надо было спасать, когда после выхода из гипера прыжковые двигатели пошли вразнос.
Ее приглашали на интервью, в телепередачи, делали соблазнительные предложения об эксклюзивном изложении событий на «Хаммерсмите». Она от всего отказывалась.
Дома ждало сообщение от Бена Трипли. Она прокрутила его и была удивлена, когда он посмотрел на нее печальным взглядом и поздоровался. У нее замерло сердце. Она ожидала, что Бен скажет о том, что она погубила репутацию его отца, что он ее предупреждал, что так и будет. Он, однако, избегал упреков и только сказал, что понимал: от этого всем будет тяжело. Он выразил сожаление по поводу Эмили.
— Я не знаю, что произошло, — сказал он, — и даже представить себе не могу, но мне очень жаль. Мне бы хотелось, чтобы все было иначе.
Что она могла ответить? Дескать, вы все время были правы? Я тоже не знаю, что случилось, может быть, ваш отец ни в чем не виноват, но что сделано, то сделано. Может быть, если бы Кейн и ваш отец все рассказали, когда вернулись, все было бы хорошо. Я тут не виновата.
После долгого обдумывания она записала письмо. В нем она благодарила, выражала уверенность в том, что, когда закончится расследование, его отец будет обелен. Потом прокрутила это письмо, решила, что оно ужасно, и стерла.
Со звонком Шейелу она тоже тянула, потому что не знала, что сказать. Врать Шейелу ей не хотелось, но соглашение с Кэноном Вудбриджем не позволяло сказать правду. Но все равно с кем-то надо было поговорить, а Шейел был единственным, кто у нее остался.
Она набрала код. Через секунду появилось его кресло с драконом, Шейел вошел в картинку и сел в него.
— Ким! Рад тебя видеть. — Он был одет в темно-коричневый халат.
Они обменялись вежливыми словами, хотя Ким видела, как ему не терпится узнать о полете «Хаммерсмита». Он с последнего их разговора похудел и побледнел. Серебристые волосы и борода стали клочковатыми.
— Я мало что могу тебе рассказать, — сказала она. — Просто хотела сказать, что у меня все в порядке.
— Понимаю. — Он сильно сдал за это время. Наверное, так и не оправился после того, что узнал о Йоши. — Ты потеряла друга.
— Да, Солли Хоббса.
— Я читал о том, что он сделал. Таких друзей мало. — Он протянул руку в сторону и взял чашку, от которой шел пар. — Что ты собираешься делать дальше?
Хороший вопрос.
— Я думаю, что должна извиниться перед Беном Трипли.
— И когда ты это будешь делать?
— Может быть, завтра, если договорюсь о встрече.
— Ты хочешь сделать это лично?
— Да, думаю, так надо. И все равно я хочу поближе рассмотреть «Доблестный».
— «Доблестный»?
Этого она не собиралась говорить, но ведь он, черт побери, все равно знает.
— Корабль на фреске. Помнишь эту модель?
— А, да. Как я мог забыть?
Что-то было странное в его глазах, но Ким не стала гадать, что это может значить. Возможно, игра света.
Она связалась с секретаршей Трипли, и та сказала ей, что может выделить ей время к концу завтрашнего дня. Ким согласилась и позвонила Торе Кейн.