Верхняя кожа крокодила употребляется на щиты; кожа с живота, менее жесткая и более гибкая, идет на рукоятки кинжалов и мечей.
Почти во всех странах, где водятся крокодилы, зубы его считаются у туземцев талисманом против укусов крокодилов, а жир употребляется при лечении врачами и колдунами.
Пока Гиллуа, который никогда не был так счастлив, как в то время, когда мог говорить о ботанике и естественной истории, сообщал своим товарищам все эти подробности, приведенные здесь вкратце, о страшном животном, которое воспользовалось их охотою, Буана позвала путешественников к ужину, главные кушанья которого составляло мясо бегемота во всех видах, — и вареное, и жареное. Мясо было объявлено превосходным и чрезвычайно похожим по вкусу на бычье.
Когда настала ночь, Кунье и Йомби занялись около костра, разведенного ими, завертыванием в банановые листья разрезанного на полосы бегемотового мяса, которое они высушили и выкоптили днем, между тем как наши путешественники чистили карабины, вымоченные во время их падения в воду.
Осмотрели запас пороха и ящик, в котором он лежал, завернутый в толстый слой сухих листьев. Набрали корней таро, иньяма и плодов хлебного дерева, — сколько могло поместиться в лодке, и, прежде чем созвездие Южного Креста прошло первую четверть своего пути по золотистому небу экватора, все было готово для завтрашнего отъезда.
— Воспользуемся хорошенько этой ночью, господа, — сказал Лаеннек своим товарищам, — это последняя ночь, которую мы проведем на твердой земле до берегов Банкоры.
Кунье, не спавший первую половину ночи, заснул у костра, передав Йомби заботу об огне, как вдруг товарищ разбудил его и сказал шепотом:
— Слушай! Злые духи потрясают небо и реку; Йомби боится за господ.
— Что там такое? — спросил Кунье, немедленно вскочивший на ноги.
— Слушай и смотри, — продолжал фан.
Кунье прислушался… Река глухо ревела, атмосфера была тяжелая и густая, время от времени прорезываемая молнией без грома, как это бывает при приближении грозы.
Молнии сверкали у горизонта, над лесом, черные массы которого вдруг освещались в темноте, но весь берег, вдоль которого протекал Конго, оставался погружен в глубокую темноту.
— Стоило тревожить мой сон, — сказал Кунье, — Йомби скучал и хотел разбудить Кунье, чтобы поговорить с ним.
— Это все, что понял Кунье?
— Я понял, что пойдет дождь, вот и все!
— Негр у белых людей лишился чутья своей расы; он говорит, как ребенок.
— Кунье не дикарь, он не ест человеческого мяса, он не…
Разговор переходил в ссору, когда Кунье был прерван жалобным воем Уале, который, протянув морду к реке, как будто угадывал опасность, против которой находил себя бессильным.
— Собака понимает язык реки, — сказал Йомби нравоучительно, — надо слушать собаку.
— Что нового? — спросил Лаеннек, которого вой Уале вызвал из шалаша.
В эту минуту рев реки увеличился до такой степени, что вопрос Лаеннека не получил ответа, и все трое принялись слушать, желая разобраться в этом ночном шуме, тем более странном, что в воздухе не было ни малейшего ветерка.
Успокоенный присутствием того, кого Йомби считал начальником маленького каравана, он поспешно обратился к Кунье со словами:
— Скажи Момту-Момани, что водяной смерч должно быть разразился в верхних землях, откуда течет река, и что мы едва успеем укрыться в лес, чтобы избегнуть наводнения.
Как только Лаеннек услыхал эти слова, он понял всю важность этого предостережения, и, бросившись в шалаш, разбудил своих товарищей.
— Проворнее, господа, проворнее, — сказал он, — будет наводнение.
Гиллуа и Барте тотчас были на ногах и по приказанию Лаеннека захватили всю провизию, какую могли унести.
— В лес! — скомандовал Лаеннек отрывисто…
Ночь кончалась, и свет, сначала тусклый, но усиливавшийся с быстротой, обычной в южных широтах, позволил путникам направлять свой путь. Беглецы инстинктивно обернулись и заметили, что вода разливавшейся реки уже залила шалаш, который они оставили пять минут тому назад.
В эту минуту Лаеннек вскрикнул с отчаянием:
— Наша пирога, наше единственное спасение!.. Лодка, о которой они забыли в своей поспешности и которую, впрочем, не успели бы унести, неслась по волнам, как древесный ствол, уносимый течением.
Храбрый Йомби, видя уныние, вдруг овладевшее теми, кто спас ему жизнь, бросил наземь свою ношу и, закричав, чтобы продолжали бежать, кинулся в ревущие волны реки за лодкой…
Пятеро беглецов поспешно достигли рубежа леса, который хотя отстоял только на полтораста метров от реки, находился на таком возвышении, что вода не могла до него достигнуть.
Очутившись в безопасности, беглецы жадно устремили глаза на Конго, который в эту минуту походил на разъярившееся море, и заметили вдали человеческую фигуру, боровшуюся с волнами, с черной массой в руках.
Это был Йомби и пирога.
IV. Наводнение
Происшествие, которое чуть было не стоило жизни нашим путешественникам, нередко в стране Конго и находит свое объяснение в устройстве поверхности и в климатических условиях края.
В очертании Конго, по-видимому, произошли важные перемены вследствие последних переворотов в земном шаре, или местной случайности, пример которой нам дают африканские области.
Почва Конго своим наклоном от северо-запада к юго-западу и устройством своей поверхности принадлежит к той великой системе, которая составляет так называемый африканский материк и состоит из плоскогорий, постепенно поднимающихся к высшей точке, находящейся в центре, почти под экватором, и где раскидываются большие цепи гор, составляющие как бы ядро Африки. Многие из этих громадных плоскогорий, а именно у озера Куффуа, однообразие которых иногда нарушается небольшими холмами, покрыты тонким сыпучим песком и камешками, как бы набросанными морским прибоем.
Присутствие морской воды в этой пустыне в эпоху самых древних переворотов на земном шаре, по-видимому, доказывается многочисленными слоями каменной соли на поверхности земли и залежей морских раковин в окаменелом состоянии, часто встречающихся там так же, как и настоящим составом воды в озере Куффуа.
Пояс этих пустынь, почти никогда не орошаемых атмосферными осадками, осужден на вечное бесплодие.
В этой бездне, всегда жаждущей, поглощается и теряется множество источников, которые спускаются из дождливых областей и с горных вершин к этому песчаному океану. Редкие оазисы едва показываются тут, как острова для услаждения взора своей зеленью, и изредка, при глубоком исследовании этих негостеприимных берегов, встречаются там лужи соленой воды.
С этого громадного плоскогорья, усеянного озерами и называемого ядром Африки, вытекают три большие реки: с северных склонов Нил, с западных Огоуе, а с юго-западных Конго.
Эти три большие реки громадной массой своих вод могли проложить путь среди этих песков. Периодические разливы, выкидывая грязные воды из берегов, наложили тинистый ил, заключающий в себе в высшей степени плодородные составные части почвы.
Эта противоположность в двух родах почвы — бесплодной и плодородной и вместе с тем столь различных и по своему происхождению — наблюдается в Африке на большом пространстве. Протяжение этих трех рек поразило жителей этих берегов, которые, как все первобытные народы, видят в физических фактах проявление божественного могущества.
Старинные предания прибрежных народов верхнего Огоуе и верхнего Конго еще не очень хорошо известны, но предания верхнего Египта показывают нам, что этот феномен внушил первобытным жителям самую замысловатую аллегорию, которую древнее отечество иерофантов освятило как один из фундаментальных религиозных догматов.
Нил — это Озирис, оплодотворяющее начало; он, спустившись с высоких областей Эфиопии, создал пахотную землю и питает растительность и одушевленные существа.