Любопытные пытались разговориться с негром, корабельным поваром, который аккуратно каждый день отправлялся за провизией в деревню, но им скоро пришлось отказаться от своих попыток, потому что повар ни слова не понимал по-французски — по крайней мере, никогда не отвечал, когда с ним заговаривали на французском языке, что, впрочем, нимало не мешало ему в торговых сношениях, так как он отлично объяснялся с торговцами с помощью международного языка, заключавшегося в трех словах: франк, доллар и шиллинг. Закончив свои покупки, он знаками приказывал перенести все в шлюпку, окрещенную моряками оригинальным прозвищем — «Капустная почта», и, управляя искусно задним веслом, приближался к борту шхуны, а минуту спустя бывал уже поднят на судно со всей своей провизией. А чего бы не насказали добродушные руайан-ские рыбаки, если бы знали, что таинственное судно, значившееся по формальным документам американским, было заполнено разноплеменным экипажем и находилось под командой американца французского происхождения капитана Ле Ноэля!
После самых странных предположений общественное любопытство успокоилось из-за отсутствия фактов. Однако все пришли к единодушному выводу, что это загадочное судно со своими изящными формами, продолговатым и узким корпусом, высокими, как на корвете, мачтами, роскошными парусами должно быть первоклассным ходоком и что все эти достоинства очень редко встречаются на скромных береговых судах, предназначаемых для меновой торговли по берегам Сенегамбии и Конго.
Однажды к шхуне подвели на буксире шесть плашкоутов, которые были размещены вдоль борта, и привезенные грузы стали немедленно выгружать на шхуну; все это были обыкновенные товары для торговли с африканскими берегами: ром, куски гвинейской кисеи, медный и железный хлам — старые сабли, литихские ружья по шести франков за штуку, а также кожи, стеклянные изделия, ящики с сардинками, одежды, обшитые галуном, для вождей, трубки глиняные и деревянные, удочки, сети и прочее. Мало-помалу «Оса» погрузилась до грузовой ватерлинии и после разгрузки последнего плашкоута могла оставить порт по первому сигналу.
Утром, накануне того дня, когда шхуна должна была сняться с якоря, капитан Ле Ноэль, сойдя с парохода на Балканскую набережную, направился, по обыкновению, прямо в магазины своих арматоров. Лишь только он переступил порог, Ронтонак-старший молча махнул ему рукой, чтобы он следовал за ним в кабинет.
Дверь тихо затворилась за ними, и негоциант сказал моряку без всякого предисловия:
— Капитан, мы должны высадить четырех пассажиров в Габоне.
— Четырех пассажиров, господин Ронтонак?— повторил капитан, совсем ошеломленный. — Но вам известно…
— Тише!— сказал арматор, приложив палец к губам.— Не было никакой возможности устранить эту помеху; я получил требование от главного комиссара адмиралтейства; малейшее колебание подало бы повод к бесчисленным подозрениям, которые возбуждаются против нас недоброжелателями; они ожидают только случая, чтобы предать их огласке.
— Никто не знает, что «Оса» принадлежит вам, потому что в портовых книгах записан я как хозяин и капитан; судно построено в Новом Орлеане, где я родился у французов, натурализовавшихся в Америке; я плаваю по морям под флагом, усеянным звездами; для целого мира вы только мой товароотправитель. Отсюда следует, что никто не имеет права навязывать нам пассажиров и что вы поступили очень неблагоразумно: это может вам стоить пятьсот или шестьсот тысяч франков, а меня со всею командою отправят на реи английского фрегата!
— Говорят вам, я никак не мог отвратить эту беду. Известно ли вам, что мы обязались перевозить почту и транспорты между Бордо и французскими колониями Тихого океана?
— Не понимаю, какое отношение существует между этим и…
— Дайте же мне кончить. Морское министерство по заключенному между нами контракту предоставило себе право за условленную плату требовать отправления своих пассажиров, колониальных солдат и чиновников на всех судах, отправляемых нами во все страны мира, в числе двух человек на сто тонн груза. «Оса» — в шестьсот тонн, и правительство имело право заставить нас взять двенадцать пассажиров вместо четырех.
— Но, господин Ронтонак, вам следовало бы отговориться вашим мнимым званием простого отправителя товаров.
— Я так и сказал, что судно не мне принадлежит, но что я постараюсь заручиться вашим согласием.
— Что за загадки? Признаюсь, я не понимаю.
— Послушайте, капитан, вы так сметливы, что должны понимать на полуслове. Через каждые два года «Оса» приходит в Руайан за грузом всегда по одному и тому же назначению, и вот в наших краях уже носятся слухи, что в продолжение столь долгого отсутствия никогда никто не встречал ее на берегах Конго и Анголы; на этот раз клевета обозначилась еще резче…
— О! Вы могли бы сказать просто: злословие!— перебил его Ле Ноэль, улыбаясь. — Мы свои люди.
— Ну вот вы и поняли,— подхватил Ронтонак,— пускай будет так: злословие… Я хотел разом ответить на него, согласившись принять этих пассажиров. Вчера, выставив на бирже объявление о времени отплытия шхуны, я мог уже лично убедиться, что эта мера произвела превосходное действие.
— Может быть, вы правы, однако мы подвергаемся большой опасности.
— Все уладится, если принять некоторые предосторожности. Кто мешает вам высадить этих почтенных господ в Габоне и потом уже продолжать путь?..
— Мне придется бороться со страшными опасностями, которых вы, кажется, не в состоянии и предвидеть; если внешность моего судна успела возбудить здесь некоторые подозрения, то в море дело принимает совсем другой оборот. Когда шхуна идет под ветром, вся оснащенная парусами, со средней скоростью двенадцать узлов, глаз моряка не ошибется и тотчас поймет, что это не какое-нибудь дрянное суденышко на веслах, перевозящее арахис, буйволовые рога и пальмовое масло. Следовательно, весьма опасно приближаться к берегам, находящимся под надзором европейских крейсеров, в особенности с тех пор, как морские державы предоставили себе право осматривать чужие суда. Из этого вы можете понять так же хорошо, как и я, какой опасности мы подвергаемся. Нельзя иметь в трюме двенадцать нарезных орудий, ружья, аптеку со снадобьями на четыреста человек и целый склад цепей, которые совсем не похожи на те, которые изготовляют для быков. А эта винтовая машина, искусно скрытая в трюме, а эти железные кольца, привинченные на равных расстояниях под кубриком!.. Неужели вы думаете, что самый глупый морской офицер мог бы обмануться в их назначении?
— Не можете ли вы снять их временно?
— К чему это послужит? И без них остается еще двадцать тысяч причин, чтобы повесить меня со всею моею командою! Первое, что потребует от нас военный крейсер,— это страховой полис, потому что все хорошо знают, что подозрительные суда не могут подвергать себя этой формальности, а когда мы ответим, что судно не застраховано, немедленно начнется обыск сверху донизу. Вам известно, какие ужасные преследования я выдержал; мы указаны с подробными приметами всем флотам, хотя ничего еще не известно об имени и национальности судна… Поверьте мне, господин Ронтонак, вы сделали огромную ошибку! А мы надеялись на такое приятное плавание! Король Гобби обещал нам сто штук черного дерева¹, а вам хорошо известно, что в Бразилии дадут в настоящее время около трех тысяч франков за штуку.
[¹Черное дерево — общепринятый в то время эвфемизм, заменяющий понятие «чернокожий раб».]
— Увы! — вздохнул Ронтонак. — Даже при том предположении, что какой-нибудь десяток из них испортится на море, все же это принесло бы нам около миллиона барыша!