— Собака понимает язык реки, — сказал Йомби нравоучительно, — надо слушать собаку.
— Что нового? — спросил Лаеннек, которого вой Уале вызвал из шалаша.
Тут рев реки усилился до такой степени, что вопрос Лаеннека остался без ответа; все трое принялись напряженно слушать, желая во что бы то ни стало разобраться в этом многоголосом шуме, тем более странном, что в воздухе не было ни малейшего ветерка.
Йомби, успокоенный присутствием того, кого считал начальником маленького каравана, поспешно обратился к Кунье со словами:
— Скажи Момту-Момани, что водяной смерч разразился в верхних землях, откуда течет река, и что мы едва успеем укрыться в лесу, чтобы избежать наводнения.
Как только Лаеннек услыхал эти слова, он сразу понял всю важность предостережений и, бросившись в шалаш, разбудил своих товарищей.
— Проворнее, друзья, проворнее, — кричал он, — будет наводнение!
Гиллуа и Барте тотчас были на ногах и по приказанию Лаеннека захватили всю провизию, какую могли унести.
— В лес! — скомандовал Лаеннек отрывисто…
Ночь кончалась, и свет, сначала тусклый, но усиливавшийся с быстротой, обычной в южных широтах, дал возможность беглецам пуститься в путь. Они инстинктивно обернулись и приметили, что вода Конго уже залила шалаш, который они оставили пять минут тому назад.
В эту минуту Лаеннек вскрикнул с отчаянием:
— Наша пирога, наше единственное спасение…
Лодка, о которой они забыли в своей поспешности и которую, впрочем, все равно не успели бы унести, неслась по волнам, как древесный ствол, уносимый течением.
Храбрый Йомби, видя уныние, вдруг овладевшее теми, кто сохранил ему жизнь, бросил наземь свою ношу и, крикнув, чтобы продолжали бежать, кинулся в ревущие волны реки за лодкой… Ни приказания, ни просьбы не могли заставить его вернуться.
Пятеро беглецов поспешно достигли рубежа леса, который хотя отстоял только на полтораста метров от реки, но находился на таком возвышении, что вода не могла достигнуть его.
Очутившись в безопасности, они жадно устремили глаза на Конго, в эту минуту походившее на разъярившееся море, и приметили вдали человеческую фигуру, державшуюся за что-то темное и боровшуюся с волнами.
Это был Йомби с пирогой.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
БОЛОТА КОНГО И БАНКОРЫ
1. Постройка пироги. — Прогулка
по девственному лесу
Через два дня после рокового события на закате солнца Лаеннек и его товарищи сидели около огня, который были принуждены разводить каждый вечер, и держали совет, что предпринять в том скверном положении, в которое их поставила потеря лодки.
Река Конго вернулась в свое русло, и необходимо было на что-нибудь решиться.
— У нас есть только два способа выпутаться из затруднения, — продолжал Лаеннек. — Или спуститься до негритянской деревни в Банкоре, несмотря на затруднения, или выстроить новую пирогу.
— А по-вашему, Лаеннек, — спросил Барте, — какой способ удобнее?
— Я остаюсь при том же мнении, что для европейцев, не привыкших к местному климату, путешествие по суше и болотам среди хищных зверей совершенно невозможно.
— Вы думаете, что нам надо построить лодку?
— Думаю, но и здесь есть затруднение, которое мы едва ли преодолеем.
— Какое?
— У нас нет никаких инструментов, кроме топора для обрезывания ветвей, а мы должны срубить и выдолбить дерево достаточно большое, чтобы вместить всех нас. Мы не можем это сделать быстрее пятнадцати или двадцати дней.
— Мы будем работать попеременно…
— Да. Но слабый инструмент может сломаться, и тогда мы будем принуждены вернуться к первому плану…
— Слушай! — перебил негр. — Кунье сумеет отомстить злым духам, укравшим нашу пирогу. Он построит плот, и Момту-Самбу может спуститься на нем по реке со своими друзьями.
Едва негр произнес эти слова, как послышался шелест в кустах; Уале, спокойно спавший у ног своего хозяина, приподнялся, ворча, а путешественники схватили оружие… Но им не пришлось пустить его в дело, потому что громкий голос закричал среди зарослей:
— Друг! Друг!
В ту же минуту негр высокого роста показался в кругу света, отбрасываемого костром.
— Йомби!— воскликнул Кунье, вне себя от радости.
— Йомби!— повторили путешественники, увидев фана, которого все считали умершим.
Негр в двух словах рассказал историю своего спасения.
Принужденный после нескольких часов борьбы бросить лодку и думать о собственной безопасности, он доплыл до ветвей громадного баньяна, торчавших из воды и давших ему верное убежище до тех пор, пока река войдет в свое русло. Как только он мог пуститься в путь, он направился к месту стоянки, полагая, что оно еще не брошено белыми.
Узнав о затруднениях путешественников, негр объявил, что берется построить в неделю, с единственным имеющимся инструментом, большую и прочную пирогу, которая вполне заменит потерянную.
Это положило конец колебаниям. Было условлено, что с завтрашнего же дня с рассвета отправятся в лес выбрать подходящее дерево.
Радость надежды и молодость взяли свое, и восходящее солнце застало путешественников в лесу; оба негра и Лаеннек осматривали деревья, Буана собирала корни и плоды, а Гиллуа, по своему обыкновению, читал курс ботаники Барте, который со своей стороны находил каждую минуту способ применять познания своего друга к географии.
— Большая часть растений тропической Африки, особенно в Конго, — говорил своему другу бывший воспитанник Центральной школы, — встречается также в Бразилии. Это объясняли колонизацией португальцев, распространившейся на обе страны. Но я не думаю, чтобы этого было достаточно для полного объяснения сходства, наблюдаемого в флоре обеих стран. Смит, ботаник знаменитой экспедиции Такки, который задолго до нас безуспешно пытался проникнуть в центр этой живописной, но опасной страны, привез с берегов Конго более шестисот видов растений, из которых двести пятьдесят были совершенно новые, семьдесят видов общи другим странам, находящимся между тропиками, и более двухсот — Бразилии. Эта любопытная коллекция Смита была приведена в порядок после его смерти Робертом Брауном. Сравнение гербария Смита с теми, которые собраны в других странах Африки и во всех частях света, позволило заключить, что наибольшее количество видов находится не между тропиками, но на параллели мыса Доброй Надежды, то есть под 34° южной широты.
— Не может ли это, — перебил Барте, — быть применено и к Северному полушарию?
— Да, можно вообще сказать, что пояс, самый богатый растительными видами, находится близ 34° широты и северной, и южной. Пользуясь документами, собранными Смитом и другими путешественниками, Браун установил важный факт, который мы можем проверить здесь, именно — большое однообразие в растительности всего западного африканского берега, начиная от реки Сенегал в 16° северной широты до Конго в 6° южной широты. Самые обыкновенные деревья на всем этом берегу, кроме пальм, адан-сония, баобаб…
— Не это ли дерево открыл Адансон, приписывающий ему значительную долговечность— более шести тысяч лет, кажется?
— Это самое. Впрочем, рассматривая ежегодные слои ствола и ветвей молодой адансонии, можно убедиться в неосновательности этого мнения. Притом его губчатая древесина, наполненная соком, достаточно доказывает, что это дерево не долговечное… Вот три дерева, самые любопытные в этих странах: бомбакс куба, панданус канделабрум, стеркулио акумината; они растут так близко друг от друга, что в нескольких метрах от земли смешивают свои листья; особенно стеркулио знаменит свойствами, которые туземцы и португальцы приписывают его плоду, ореху кола.
— Я слышал об этом плоде, но слава о его достоинствах до меня не достигла, — сказал Барте, улыбаясь.
— Орех кола, как вы можете сами убедиться, достигает величины плода хлебного дерева. Сорвем один, разобьем. Посмотрите: в нем под шелухой находится плод, похожий на каштан, розовая мякоть которого разделяется на четыре доли. Его очень много в этом краю, и он в большом употреблении. Между прочим, ему приписывают свойство очищать испорченную воду, а также излечивать болезни печени. Португальцы так дорожат этим орехом, что если встречают на улице даму, то первая вежливость состоит в том, чтобы предложить ей кола. Обычно насчитывают от десяти до двенадцати орехов на одном стручке.