Со своей стороны, друзья подтрунивали над Пушкиным. Вот, например, как А.И. Тургенев сообщал П.А. Вяземскому о возможных переменах в судьбе Пушкина: «Граф Воронцов сделан новороссийским и бессарабским генерал-губернатором. Не знаю еще, отойдет ли к нему бес арабский. Кажется, он прикомандирован был к лицу Инзова» (9 мая 1823 года, из Петербурга в Москву. Подлинник по-французски)[43]. «Поэту смуглому поклон» – читаем мы в другом письме (А.И. Тургенев – В.А. Жуковскому, 4 сентября 1831 года)[44].
Друг Пушкина П.В. Нащокин сделал ему в декабре 1831 года новогодний подарок: чернильницу с бронзовым арапчонком[45]: «Посылаю тебе твоего предка с чернильницами…»[46] (XIX, 250).
Пушкин охотно включается в игру. В декабре 1830 года он в письме в Бухарест к Н.С. Алексееву вспоминал о кишиневских красавицах, «о еврейке, которую так долго и так упорно таил ты от меня, своего черного друга».
«Африканский» ореол образа Пушкина отразился в памяти многих мемуаристов – и близко знавших поэта, и едва с ним знакомых. П.А. Вяземский описал Льва Сергеевича Пушкина: «Как брат его, он был несколько смуглый араб, но смахивал на белого негра. Тот и другой были малого роста, в отца. Вообще в движениях, в приемах их было много отцовского. Но африканский отпечаток матери видимым образом отразился на них обоих. Другого сходства с нею они не имели» (написано в 1860-х годах)[47].
«Африканцами» в шутку называли обоих братьев Пушкиных. Вспомним эпиграмму С. Соболевского:
Аннет Оленина, дочь известного мецената, президента Академии художеств, записала в дневнике о своей встрече на балу у Хитрово со «знаменитым поэтом Пушкиным» (1828 год): «Бог, даровав ему гений единственный, не наградил его привлекательной наружностью. Лицо его было выразительно, конечно, но некоторая злоба и насмешливость затмевали тот ум, который виден был в голубых или, лучше сказать, стеклянных глазах его. Арапский профиль, заимствованный от поколения матери, не украшал лица его. Да и прибавьте к тому ужасные бакенбарды, растрепанные волосы, ногти, как когти, маленький рост, жеманство в манерах, дерзкий взор на женщин, которых он отличал своей любовью, странность нрава природного и принужденного и неограниченное самолюбие – вот все достоинства телесные и душевные, которые свет придавал русскому поэту XIX столетия»[48].
И.И. Лажечников, известный исторический романист, впервые увидел Пушкина в 1819 году в доме графа Остермана-Толстого в Петербурге: «Только что я ступил в комнату, из передней вошли в нее три незнакомых лица. Один был очень молодой человек, худенький, небольшого роста, курчавый, с арабским профилем, во фраке»[49].
«Цветом лица Пушкин отличался от остальных. Объяснялось это тем, что в его жилах текла арапская кровь Ганнибала, которая даже через несколько поколений примешала свою сажу к нашему славянскому молоку», – написал польский доктор Станислав Моравский в своих «Воспоминаниях», опубликованных в «Красной газете» в 1928 году.
А вот цитата из записок Н.И. Греча: «Однажды, кажется, у А.Н.Оленина, Уваров, не любивший Пушкина, гордого и не низкопо-клонного, сказал о нем: “Что он хвалится своим происхождением от негра Аннибала, которого продали в Кронштадте (Петру Великому) за бутылку рома!” Булгарин, услыша это, не преминул воспользоваться случаем и повторил в “Северной Пчеле” этот отзыв. Этим объясняются стихи Пушкина “Моя родословная”».
Другой известный литератор, член «Арзамаса» Ф.Ф. Вигель в своих «Записках» сослался на пушкинскую родословную: «Он по матери происходил от арапа генерала Ганнибала и гибкостью членов, быстротой телодвижений несколько походил на негров и на человекоподобных жителей Африки»[50].
М.В. Юзефович, друг и боевой товарищ Льва Пушкина, в статье, написанной в 1880 году, оспорил общепринятое представление о «смуглом» Пушкине: «Я встретился с ним в 1829 году <…> Как теперь вижу его, живого, простого в обращении, хохотуна, очень подвижного, даже вертлявого, с великолепными большими, чистыми и ясными глазами, в которых, казалось, отражалось все прекрасное в природе, с белыми, блестящими зубами, о которых он очень заботился, как Байрон. Он вовсе не был смугл, ни черноволос, как уверяют некоторые, а был вполне белокож и с вьющимися волосами каштанового цвета. В детстве он был совсем белокур, каким остался брат его Лев. В его облике было что-то родное африканскому типу; но не было того, что оправдывало бы его стих о самом себе: «Потомок негров безобразный». Напротив того, черты лица были у него приятные, и общее выражение очень симпатичное. Его портрет, работы Кипренского, похож безукоризненно»[51].
43
Цит. по сб.: Одесский год Пушкина. Одесса, изд. 2-е, 1979. С. 200. Эта интонация – традиционная для переписки двух пушкинских друзей. Сравним с письмом Вяземского к А.И. Тургеневу об успехах юного Пушкина: «Стихи чертенка-племянника чудесно хороши…»
45
«Чернильница эта служила Пушкину до конца жизни. Сейчас она хранится в доме на Мойке. Такие массивные бронзовые чернильницы, с небольшими вариантами в деталях, были распространены в начале 30-х годов прошлого века», – пишет Л.П. Февчук в книге «Личные вещи А.С. Пушкина» (Л., 1970. С. 83). Один из ее вариантов выставлен в мемориальной комнате второго этажа московского Музея-квартиры А.С.Пушкина на Арбате.
46
Пушкин ответил: «Очень благодарю тебя за арапа» (янв. 1832 г.). Между прочим, обмениваться «восточной бронзой» было принято в пушкинском кругу. В апреле 1830 г., например, Пушкин перед отъездом на Кавказ шлет из Москвы в Петербург своему другу Дельвигу бронзовую статуэтку грифа и стихотворение «Загадка» (с подзаголовком «При посылке бронзового сфинкса»). Поводом послужил выход в свет сборника «Стихотворения барона Дельвига».