Наш гигантский автомобиль с ревом пронесся по мосту и закружился по длинному спуску, ведущему к кованой решетке перед массивным серым зданием из гранита. Люди, которых я видел, выглядели совсем буднично, за исключением некоторых странностей в их одежде и необычно большого количества ярких мундиров.
Часовой у железных ворот был облачен в вишневый мундир с белыми штанами. На голове у него был черный стальной шлем, увенчанный позолоченной пикой и пурпурным плюмажем. Он отсалютовал нам своим оружием коротким безобразным никелированным автоматом — и как только ворота открылись, мы проехали мимо него и остановились перед широкими дверьми из полированного, оббитого железом дуба. Медная табличка перед входом гласила:
«ИМПЕРСКОЕ УПРАВЛЕНИЕ БЕЗОПАСНОСТИ»
Я ничего не говорил, пока мы шли через великолепный беломраморный зал, пока мы ехали в просторном лифте. Мы прошли еще через один зал, пол которого был покрыт розовым гранитом, и остановились перед массивной дверью. Вокруг никого не было.
— Не волнуйтесь, мистер Байард, отвечайте искренне на все заданные вам вопросы, пользуясь теми же формами обращения, что и я, — напутствовал меня напоследок Винтер.
— Не собираюсь разваливаться на части, — заметил я, отметив про себя, что Винтер кажется очень взволнованным, открывая дверь после слабого стука.
Мы вошли в огромный, богато обставленный зал или, скорее всего, кабинет. Всю среднюю часть его занимал серый ковер, немного поодаль вокруг широкого стола сидели трое, четвертый сидел несколько отдельно от них.
Винтер затворил дверь, пересек кабинет (я плелся за ним), стал по стойке «смирно» в трех шагах от стола и отдал честь.
— Сэр, шеф-капитан Винтер приказание выполнил, — сказал он сдержанно.
— Очень хорошо, Винтер, — сказал человек, сидящий в общей группе.
Винтер опустил руку и повернулся к человеку, который сидел отдельно.
Тот наклонил голову вниз и прикрыл глаза.
Винтер радостно улыбнулся и повернулся к остальным.
— Ваше превосходительство, — сказал он, низко склонившись перед одним из сидевших.
— Главный инспектор, приветствую вас, — сказал он, здороваясь со вторым, а третьего весьма тучного мужнину со смешным лицом назвал просто «сэр».
Человек за столом внимательно рассматривал меня во время этого обмена приветствиями.
— Садитесь, пожалуйста, мистер Байард, — сказал он приятным голосом, указывая на пустой стул прямо перед столом. Винтер продолжал стоять по стойке «смирно».
Человек посмотрел на него.
— Вольно, шеф-капитан, — сказал он и снова повернулся ко мне.
— Я надеюсь, что то, что вас привели сюда, не вызовет у вас чрезмерного предубеждения против нас, мистер Байард, — сказал он. У него было длинное, мрачное лицо с тяжелым подбородком.
— Меня зовут генерал Бернадотт, — продолжал он. — Эти джентльмены — Фрейхорр фон Рихтгофен, Главный инспектор Бейл и мистер Беринг.
Я кивнул им.
Бейл был худым широкоплечим мужчиной с маленькой лысой головкой. На лице его застыло неодобрительное выражение.
Бернадотт продолжал:
— Прежде всего, мне хочется заверить вас, что наше решение привести вас сюда было отнюдь не легким. Я знаю, что у вас много вопросов. Заверяю вас, что на все из них будет дан исчерпывающий ответ. Скажу вам честно, что мы вызвали вас сюда для того, чтобы воспользоваться вашей помощью.
Вот к этому я не был готов. Я не представлял, что ждет меня, но то, что столько высокопоставленных лиц просят у меня помощи, лишило меня дара речи.
— Замечательно, — прокомментировал тучный гражданин, которого звали мистер Беринг. Я вспомнил портрет гитлеровского главнокомандующего военно-воздушными силами.
Теперь я твердо был уверен, что Винтер говорил мне сущую правду. И это подтверждалось увиденным — в этом мире были настоящие двойники или аналоги людей моего собственного мира.
— Многофазная реальность, конечно, при внезапной встрече с ней может кого угодно привести в замешательство, — заметил генерал. — Особенно человека, всю жизнь прожившего в своем собственном тесном мире. Для тех же из нас, кто вырос с этим зрением, она кажется единственно естественной и соответствующей принципам множественности и пространственного континуума. Мысль об однолинейной причинно-следственной последовательности является концепцией искусственного ограничения сверхупрощения действительности. И причиной тому — человеческий эгоцентризм.