— И ты ее получишь, дорогой мой. Вместе с моими самыми искренними извинениями за это ужасное недоразумение. Я надеюсь, ты простишь мне те замечания, которые я высказал при нашей последней встрече, Я просто тогда очень устал. И я только собирался извиниться перед тобой, как сержант доложил мне, что ты прогуливаешься в моем дворе. Ах, да, кстати, как это ты очутился во дворе, если ты, конечно, не возражаешь против такого вопроса.
— Я прошел сквозь стену, по крайней мере, мне так кажется. Сейчас у меня в голова все немного перемешалось.
— О, ну, конечно. Ну, да это не имеет никакого значения. Не думай об этом, расслабься, выпей вина. Потом немного поспишь и встанешь совсем здоровым. Конечно после того, как мы поговорим.
— Я не хочу говорить, я хочу спать. Мне нужно болеутоляющее. Может быть, мне нужно даже переливание крови и, скорее всего, трансплантация почек. А вообще-то я умираю, так что все это тоже не может помочь, все усилия будут направлены…
— Ерунда, Лоренцо! Скоро ты будешь свеж, как огурчик. А теперь есть вещь, о которой я хочу тебя спросить, или я хочу спросить об одной вещи — мы должны говорить грамматически правильно, ха-ха, так вот — где она?
— Кто?
— Не играй со мной в кошки-мышки, мой мальчик, — голос принца Крупкина стал более резок. — Ты знаешь, кто.
— Все равно скажите.
Крупкин наклонился вперед.
— Леди Андрагора. Что ты с ней сделал?
— С чего вы взяли, что я с ней что-то сделал?
Его Высочество, сверкая глазами, уставился на О’Лири. Он сцепил пальцы и так хрустнул суставами, что целые волны новой боли прокатились в голове Лафайета.
— У кого еще хватило бы наглости выкрасть ее из роскошных апартаментов, в которые я ее поместил по доброте сердечной, это неблагодарное создание?
— Хороший вопрос, — пробормотал Лафайет. — Скорее всего, это мог быть Лоренцо, и если бы он не сидел в камере, я…
— Вот именно! Что приводит меня к моему первоначальному вопросу: где она?
— Понятия не имею. Но если уж ей удалось от вас смыться, тем лучше для нее.
— Я вырву из тебя правду, даже если для этого придется пустить в ход раскаленные щипцы, жалкий червяк!
— А я-то считал, что со мной будут обращаться, как с любимой девушкой, — сказал Лафайет.
Глаза у него были закрыты, и он с любопытством наблюдал за красными кругами, расширяющимися и сужающимися с каждым ударом его сердца.
— Я тебе покажу любимую девушку! Всю шкуру со спины спущу плеткой-девятихвосткой…
Крупкин замолчал, глубоко вздохнул, выпустил воздух сквозь сжатые зубы.
— Такова тяжесть ноши моей империи, — пробормотал он. — Я пытаюсь поступить с этим обманщиком, с этой змеей честно, и что я имею? Он швыряет мои милости мне в лицо…
Лафайет с трудом заставил свои глаза открыться и уставился на сердитое лицо принца.
— Это просто удивительно, — пробормотал он. — И вы говорите в точности, как он. Если бы я уже не встретил на своем пути Свайхильду, Халка, леди Андрагору, Спропрояля и герцога Родольфо, я поклялся бы, что вы на самом деле…
— А, этот скользкий уж Родольфо! Он тебя соблазнил, заставил свернуть с пути истинного, да? Что он тебе обещал? Я дам вдвойне! Втройне!
— Э-э, как бы это сказать, насколько я помню, он говорил что-то о неувядающей благодарности…
— Моя благодарность не увянет в 10 раз дольше, чем у этого жалкого барона!
— Я бы хотел, чтобы вы решились, наконец, на что-нибудь одно, — сказал Лафайет. — Что меня ждет: немилость или почести?
— Ну-ну, мой мальчик, я ведь всего лишь пошутил. Нам с тобой предстоит совершить вместе такие дела! Весь мир лежит у наших ног! Богатства копей, морей и лесов, сказочные сокровища Востока!
Крупкин наклонился вперед и глаза его мечтательно заблестели.
— Посуди сам, никто не знает расположения алмазных копей, самых богатых залежей золота, редчайших месторождений изумрудов! Но мы-то с тобой знаем, верно?
Он подмигнул.
— Мы будем работать вместе. С моим гением составлять планы и твоими талантами, — тут он опять подмигнул, — нет пределов тому, что мы можем добиться!
— Моими талантами? Я, конечно, играю немного на гармошке — научился, слушая специальные курсы по телевизору…
— Ну-ну, передо мной можешь не притворяться, мои мальчик.