Я уже спустился на два пролета по лестнице, когда услышал сигнал тревоги. Первое, что необходимо было сделать, это освободиться от этого причудливого мундира. Я стащил с себя сюртук и принялся срывать с него погоны и галуны с рукавов. Лацканы я не мог трогать, так как в них был вплетен микрофон. Больше я уже ничего не мог сделать со своим внешним видом.
Это не часто пользуемая лестница, вероятно, вела к какому-нибудь выходу, причем ничем не хуже, чем другие. Я продолжал спускаться, проверяя по дороге каждую дверь. Все они были заперты. Я подумал, что это хороший знак. Лестница оказалась тупиком, заполненным бочонками и заплесневелыми картонными коробками. Я поднялся на один пролет выше и прислушался. За дверью были слышны громкие голоса и топот. Я вспомнил, что согласно планам дворца этот выход на лестницу был рядом с главным входом в старый дворец. Было похоже, что я попал в ловушку.
Я снова спустился вниз, отодвинул один из бочонков и взглянул на стенку за ним. Виднелся край дверной панели. Я отодвинул другой бочонок и обнаружил ручку. Она совершенно не двигалась.
Я подумал, насколько сильно я могу шуметь, чтобы меня не слышали, и решил, что на многое рассчитывать не приходится. Единственная возможность могла заключаться в коробках. Я отодвинул верх одной из них и заглянул внутрь. Она была заполнена заплесневелыми бухгалтерскими книгами. Пользы от них не было никакой.
Следующая коробка была получше. Старая кухонная посуда, сосуды, миски. Я нашел большой нож для разделки мяса и просунул его в щелку двери. Но она была прочна, как будто должна была защищать ни больше ни меньше, как вход в банк. Я попробовал еще раз, дверь не могла же быть такой крепкой, но на мое счастье…
Пришлось отступить, может быть, единственное, что остается сделать — это бросить всякую осторожность и попытаться взломать филенку. Я оперся плечом, отыскивая наиболее подходящее место для выдавливания — и отпрянул к стене, держа в руке пистолет.
Медленно, очень осторожно, дверная ручка поворачивалась…
Глава VIII
Я был на грани паники, так сильно на меня подействовало то, что я был загнан в угол. Я не знал, что делать. У меня была тьма инструкций как действовать после того, как мне удастся убить диктатора, но не было никаких, как прикрыть свое отступление после неудачи.
Раздался скрип и с двери посыпалась пыль. Я стал как можно дальше и ждал. Возникшее было желание выстрелить я, правда, тут же подавил. Сейчас было важно только одно — ждать и смотреть.
Дверь слегка приоткрылась. Мне это совсем не понравилось — меня осматривали, я сам ничего не мог разглядеть. Хорошо, что у меня был вид безоружного человека — крохотный пистолет был надежно спрятан в моей руке. Но было ли это преимуществом? Этого я не знал.
Неопределенность не правилась мне.
— Хорошо, — сказал я. — Вы делаете сквозняк. Идите сюда наружу!
Я говорил с гортанным парижским акцептом, который слышал наверху.
Дверь открылась сильнее и за ней появился парень с вымазанным сажей лицом. Он щурился и глядел наверх, на лестницу. Мотнув головой назад, он произнес:
— Сюда, пожалуйста, — голос у него был довольно хриплый.
В данных обстоятельствах я не видел причин отказываться. Я прошел мимо бочонков и, наклонив голову, нырнул в низкий дверной проем. Как только человек закрыл дверь, я вернул пистолет на прежнее место в рукаве.
Я находился в сыром мощенном туннеле, освещенном стоящим на полу электрическим фонарем.
Мне необходимо было находиться против света — пока что я не хотел, чтобы было видно мое лицо.
— Кто вы? — поинтересовался я.
Парень протолкнулся мимо меня и подхватил фонарь, едва взглянув на меня.
— Я — человек немногословный, — сказал он. — Я не люблю задавать вопросы и не люблю отвечать на них. Идемте.
Я не мог позволить себе спорить с ним по этому поводу и последовал за ним. Мы шли по высеченному вручную проходу, затем вниз и очутились в темпом помещении без окон.
За разбитым столом, на котором потрескивала горящая свеча, сидели двое мужчин и темноволосая девушка.
— Все в порядке, Миче, — сказал мой проводник. — Вот этот голубок.
Миче развалился на стуле и дал знак, чтобы я подошел к нему. Он взял что-то со стола, похожее на нож для открывания писем, и стал ковыряться в коронных зубах, косясь на меня взглядом.
Я решил не подходить слишком близко к столу.
— Судя по форме, один из этой псарни, — сказал он. — В чем дело, ты укусил кормившую тебя руку? — Человек весело засмеялся.
Я промолчал, думая, что надо дать ему возможность сказать мне что-нибудь, если уж ему так хочется этого.