— Именно на это они и рассчитывают. Что ж, я оправдал их ожидания, отказавшись. Губы его растянулись в саркастической усмешке, которую так часто видели другие на моем лице.
— А если бы я согласился, — продолжил он, — возможно, спас бы себе жизнь.
Он подбросил пистолет на ладони, твердо посмотрев на меня.
— Будь у меня уверенность, что дело может изменить твоя смерть, моя рука не дрогнула бы.
— Ты думаешь, что…
— Нет. Ты в прошлом, так сказать. Твоя смерть ничего не изменит. Но если ты убьешь меня, то нарушишь жизненное равновесие и, возможно, твое… наше будущее выйдет из тупика. Не самая удачная ставка, но единственно возможная.
— А если я предложу другой вариант?
Он устало взглянул на меня.
— Какой?
— Можно выпрыгнуть вместе, использовав станционную кабину.
— Уже испробовано, — ответил он кратко.
— Тогда ты прыгнешь, а я подожду здесь.
— Тоже пробовали.
— Тогда застрелись сам!
— Нет смысла.
— Мы просто прокручиваем старую запись, а? Включая и этот разговор?
— Смотри-ка, начал соображать.
— А что, если ты разнообразишь ответы?
— А что от этого изменится? Впрочем, это тоже пробовали сделать. Все перепробовано. У нас была масса времени — я не знаю, сколько, но достаточно, чтобы проиграть эту сцену со всеми возможными вариациями. Она всегда заканчивается одинаково: ты выпрыгиваешь один, проходишь через все, через что прошел я, и возвращаешься, чтобы стать мной.
— Почему ты в этом так уверен?
— Соседняя комната полна костей, — произнес он с нехорошей улыбкой. — Наших костей. Плюс последний труп, на котором еще осталось немного гнилого мяса. Чувствуешь запах? То же ждет и меня. Голодная смерть. Так что решай.
— Кошмар, — покачал я головой. — Пойду просплюсь.
Я было повернулся, но он схватил меня за руку и вложил в ладонь пистолет.
— Пора кончать, пока у меня не лопнуло терпение!
— Давай прибегнем к здравому смыслу, — предложил я. — Твоя смерть ничего не изменит. Все, что я могу один, мы еще лучше сможем сделать вместе.
— Ты не понимаешь. Единственный оставшийся у нас шанс — это внесение в сценарий непредвиденного изменения.
— А что случится, если я снова прыгну?
— Ты вновь окажешься на борту парусника и полюбуешься на смерть своего раннего двойника.
— А если на этот раз я освобожу дверь?
— Все равно. Ты закончишь здесь. Я уже пробовал.
— Все? И заболоченную яму, и Меллию?
— Да. Снова и снова. И ты закончишь здесь. Посмотри на события с такой точки зрения: карг уже выложил свой главный козырь; нам надо побить его, иначе мы проиграем.
— Может быть, именно это ему и нужно?
— Нет. Он рассчитывает, что мы будем вести себя как люди. Люди не хотят умирать, помнишь? Они не сходят со сцены просто так, борются до последнего.
— А если я прыгну на корабль, но не воспользуюсь приводом трупа?
— Сгоришь вместе с парусником.
— А если мы с Меллией не станем покидать Берег Динозавров?
— Бесполезно. Через это я тоже прошел. Ты погибнешь. Рано или поздно. Результат тот же.
— А если я тебя застрелю, цепь порвется?
— Может быть. Появится совершенно новый элемент. Мы перепутаем карты в его пасьянсе.
Я все сопротивлялся. Тогда он устроил мне экскурсию по станции. Я выглянул в жемчужный туман, заглянул в некоторые комнаты — царство пыли и ржавчины. Станция была старой.
Потом мы посетили помещение с костями.
Думаю, именно это меня убедило окончательно.
— Давай пистолет, — сказал я.
Не говоря ни слова, он потянул мне оружие. Я поднял пистолет и снял его с предохранителя.
— Повернись.
Двойник стал ко мне спиной.
— Есть одно утешительное обстоятельство, — сказал он. — Все это может привести к…
Выстрел бросил его вперед, словно беднягу дернули за привязанную к шее веревку. Я успел лишь мельком увидеть дыру, которую пуля проделала в его затылке; ослепительный огонь вспыхнул в моем мозгу и сжег стены темницы, в которую я был заточен…
Я превратился в огромный глаз, глядящий сверху на себя — бесконечное многообразие вещества и тени, которое, разветвляясь, проникло в отдаленнейшие уголки энтропической панорамы. Я видел себя в древнем Буффало, на борту тонущего галеона, на умирающей планете; я плел свою жалкую сеть вокруг негодяя карга, он тоже ткал паутину, которая была, в свою очередь, окружена ловушками, а вокруг них — еще более хитроумными схемами…
Каким глупым казалось все это теперь. Как могли теоретики Центра Некса не понять, что усилия их, в принципе, ничем не отличались от всего того, что делали предыдущие чистильщики времени? И что…
Мелькнула еще одна мысль, всеохватывающая; но прежде, чем я успел поймать ее, миг озарения прошел, и я очнулся рядом с телом убитого мной человека. Из пистолета в моей руке поднималась струйка дыма.
Эхо чего-то беспредельного, неизмеримо важного звучало еще в коридорах моего мозга; затем из смутных отзвуков выплыло ясное осознание: Чистка Времени была ошибкой, причем заблуждались не только экспериментаторы новой эры и опиравшиеся на неверные теории исполнители третьей, но и сам Центр Некса.
Дело, которому я посвятил свою жизнь, оказалось пустым фарсом. Я же был все лишь марионеткой, бесцельно плясавшей на натянутых нитях.
И все же — теперь это стало ясно — имелось нечто, не пожалевшее усилий, чтобы убрать меня с дороги.
Сила, куда более могущественная, чем Центр Некса.
Меня торопили, дергали за веревочки так же ловко, как сам я руководил в Буффало обреченным каргом, а позднее — его могущественным воплощением, укреплявшим свою приговоренную к смерти Конечную Власть подобно пауку, плетущему паутину в заколоченном гробу. Когда же я стал ненужным — загнали в замкнутый цикл, чтобы вывести из игры навсегда.
Так бы и произошло, если бы они не упустили из виду совсем незначительный фактор.
Мое второе «я» умерло в моем присутствии, и его умственное поле в миг разрушения органического генератора освободилось и слилось с моим.
Какую-то долю секунды я наслаждался действием своего нового интеллекта, коэффициент которого возрос, по моим оценкам, минимум до трехсот единиц…
И стены вокруг меня растаяли.
Я увидел, что стою в приемной камере Центра Некса.
37
На белых стенах мерцали холодные блики, отбрасываемые лампами на высоком потолке. Гудели катушки фокусировки поля, в воздухе ощущался резкий запах озона и горячего металла — знакомо, по-домашнему, можно сказать. Незнакомыми были только вооруженные люди в серой форме службы безопасности Центра Некса. Они образовали правильный круг, в центре которого стоял я, и каждая пара рук сжимала винтовку, нацеленную на мою голову. По глазам ударил оранжевый свет — прицельный луч прожектора амортизирующего поля.
Я понял, что от меня требуется, и, бросив пистолет, медленно поднял руки. Один из охранников быстро обыскал меня, но, конечно, только выпачкал руки — на мне еще оставалось немало археологической пыли.
Я понял, что события продолжают стремительно развиваться. Капитан сделал какой-то жест рукой, и охранники вывели меня из камеры, так и не выпуская из центра круга. Мы проследовали по коридору через два блока бронированных дверей и вышли на черную ковровую дорожку, ведущую к массивному письменному столу темпорального диспетчера Центра.
Это был широкоплечий, высокий властного вида мужчина с четкими чертами лица, принявшего при моем появлении строгое выражение. Мне приходилось раньше беседовать с ним пару раз в менее официальной обстановке, и я помнил, что ум его был таким же острым, как и язык.
Темпоральный диспетчер отпустил охранников, кроме двоих, и указал мне на стул. Я сел. Он смотрел на меня, не улыбаясь и не хмурясь, — просто обратив луч своего разума на объект сиюминутного дела.