У офиса Банкирши стояли три модных «паркетника» с московскими номерами, из открытой задней двери одного торчали чьи-то ноги. Из распахнутых окон второго этажа доносились музыка и смех, периодически прерываемые групповым воплем «Трэш! Угар! И содомия! А-а!»
На пороге Мотю чуть не сшиб скатившийся сверху волосатый мужик, весь в коже и заклепках. Обдав сталкера перегаром и зажав рукой рот, он кинулся за угол, откуда тут же послышались неприятные звуки. В офисе пьяная оргия была в самом разгаре. Все видимое пространство было заставлено бутылками пустыми, бутылками полными и бутылками початыми. От табачного дыма резало глаза и хотелось чихать. На диване восседал какой-то круглолицый блондин лет за сорок с гитарой в руках и пел что-то про «маму Марию», а остальные ему подпевали нестройным хором. Хозяйки нигде видно не было. С трудом добившись от присутствующих, что баба Ната вышла подышать воздухом, Мотя поднялся на крышу, где и застал Банкиршу, сидевшую свесив ноги на краю здания и курящую кальян.
— Давно хотел у тебя спросить. — Мотя присел рядом. — Отчего Джоннидепа так прозвали? Он же ни разу не похож.
— Да он на Ванессе Паради просто помешан, даже портрет ее на груди наколол и всю сторожку ее плакатами обклеил.
— С пониманием. Чего не пьешь со всеми?
— Да надоели шуметь, сволочи, — она протянула чубук, но сталкер отказался. — Они выход альбома празднуют, неделю уже, вот и решили разбавить веселье экскурсией в Зону. Приперлись с утра и песни орут.
— Менестрели, что ли?
— Ага. Давние мои приятели. Полгода из студии не вылезали, ни капли алкоголя все это время. Вот, развязались. А тебя каким ветром занесло? Надо чего или тоже побухать?
— Надо чего.
Баба Ната глубоко затянулась, секунд двадцать наслаждалась дымом, закрыв глаза, выдохнула дым через нос и, хлопнув Мотю по бедру, встала.
— Пройдемте, граф.
2
Через пару минут они вошли в длинный зал, уставленный стеллажами в несколько рядов.
— Любой каприз за ваши деньги, — царственным жестом обвела рукой свои владения Банкирша. — Тебе как всегда?
— Почти. — Мотя протянул ей список.
— Так, любопытно — три семьдесят четвертых, три «Берилла», четыре пары берц, четыре рюкзака, ночное видение тоже четыре. Ты что, Мотя, свою группировку сколачиваешь? — торговка посмотрела на сталкера удивленно. — Чего-то я раньше не замечала, чтобы ты любил в компании в Зону ходить.
— Меньше знаешь, баба Ната, крепче спишь.
— Крепко спят только покойники, Мотя. Жди, — и она скрылась за стеллажами.
Какое-то время из глубины склада доносились звуки переставляемых коробок и дребезжание тележки, затем что-то грохнуло и покатилось, вновь задребезжало, и из-за стеллажей показалась Банкирша с супермаркетовской тележкой, груженной Мотиным заказом.
— Получи и распишись, — она стала выкладывать вещи на длинный, обитый жестью стол. — Берцы белорусские сорок второго и сорок третьего; берцы «Монблан», размер тридцать шестой; сапоги кирзовые с портянками, сорок второй размер. Слушай, кому это ты так удружить решил с кирзой?
— Да есть один, — Мотя улыбнулся, — принципиальный.
— Стукнутый?
— Скорее упертый. Два часа как-то мне доказывал, что портянки и кирза лучше любых ботинок. Вот пусть и проверяет на практике теперь.
— Добрый ты, Мотя, — засмеялась баба Ната.
— Что ты, я справедливый просто.
— Патроны семь шестьдесят два, — продолжила выкладывать товар Банкирша, — патроны пять сорок пять, патроны двенадцатого калибра и ружье к ним, Винчестер «Чейзер», три АК семьдесят четыре, комбезы «Берилл» три штуки, комбез «Сева», самый маленький, что был. С тобой что, ребенок пойдет?
— Карлик.
Баба Ната внимательно посмотрела Моте в лицо, не шутит ли он, но тот оставался невозмутим.
— Никак не могу раскусить, что ты за человек, Мотя. Не гопник и не ботан, на военного не похож, на делягу тоже, по Зоне один ходишь. Ты не шпион часом? Уж больно ты отличаешься от всех.
— Ну, ты даешь! — Мотя искренне рассмеялся. — Будь я шпионом, я бы был наоборот — как все!
— Да? Ни разу не видела шпионов. Но я тебя все равно рано или поздно раскушу. Интересно мне, что у тебя внутри.
Мотя упаковал оружие и вещи в рюкзаки, погрузил их на тележку и повез к выходу. На пороге он обернулся.
— Не поверишь — мне самому это интересно, но я боюсь туда заглядывать.